Союз освобождения. Либеральная оппозиция в России начала ХХ века

С одной стороны, речь идет о земской среде, преимущественно представленной помещиками самого разного достатка. По определению речь идет о лицах, занимавших активную жизненную позицию: иные в деятельности органов местного самоуправления не участвовали. Кроме того, земцы зачастую имели опыт гражданской или военной службы. Нередко были связаны с «высшими сферами». Среди них было немало знаковых фигур для российской общественности: граф П. А. Гейден, М. А. Стахович, Д. Н. Шипов и другие. Их солидарности, помимо общего дела, способствовала общая угроза: непрерывные правительственные атаки на земство, которые шли с начала 1880-х годов. В 1889 году, накануне принятия нового Земского положения, могло создаться впечатление, что земство оказалось у пропасти. Страхи были преувеличенными. И все же они оставались, а обиды множились. Десять лет спустя, в 1899 году, земцы вновь почувствовали надвигавшуюся угрозу. Взбаламученная земская Россия пыталась найти ответ на этот вызов. Речь шла о формировании антибюрократической оппозиции, платформа которой подсказывалась самой жизнью: расширение полномочий органов местного самоуправления, достройка земства снизу (а значит, создание мелкой земской единицы), предоставление условий для кооперации губернских земств. Это разделялось абсолютным большинством земцев. Чаще всего они и рассчитывали на создание общероссийского земского собрания, интерпретируя, правда, его по-разному. Для одних это был бы Земский собор, для других — парламент английского образца. Разногласия были не только в этом, что, правда, не мешало складываться корпорации, чьи интересы после 1905 года фактически будет представлять «Союз 17 октября».

Были и другие «точки сборки» общественного движения — прежде всего университеты и периодические издания. Там ковалось общественное мнение, которое потом распространялось среди читающей публики. Для этой среды наиболее характерная форма самоорганизации — литературный кружок, который непосредственно способствовал циркуляции идей, распространению и обсуждению общественно значимых текстов. Разумеется, здесь не было партийного единства, не могло быть и жесткого размежевания. Интеллектуальная сфера рубежа веков (как и всегда) была подвержена модам. Ее представители увлекались социалистическими построениями, безгранично верили в прогресс, в целительную силу научного знания. Однако увлечение социализмом далеко не всегда имело политический заряд. Разговоры о прикладной политике были уделом единиц. Перевод социально-экономических теорий на язык практики мог быть осуществлен по-разному. Одни верили в скорое и радикальное преображение мира. Другие настаивали на необходимости быть реалистами. В их интерпретации социализм — общественный идеал, на который все так или иначе вынуждены ориентироваться. Он имелся в виду при проведении реформ западноевропейскими правительствами. Он обеспечивал популярность политических партий на выборах в германский Рейхстаг или французское Законодательное собрание. Однако, рассуждали они, из этого не следует, что социалистический идеал может быть осуществлен в ближайшее время. В России надо ставить задачи наибольшей актуальности: страна нуждалась в политической метаморфозе, смене режима. В этих обстоятельствах либерализм — не экзистенциональный, а ситуативный выбор. Речь шла не об отказе от социалистического идеала, а о приоритетности политической повестки.

Это движение не могло быть должным образом организационно оформлено. Даже сравнительно массовое объединение в условиях самодержавной России не имело шансов на существование. Члены Союза освобождения к конспиративной деятельности в большинстве случаев готовы не были. Пытаясь осмыслить историю этого объединения, следует отказаться от привычных понятий и категорий. Союз освобождения — не партия. Сила его — не в численности, а совсем в другом. Вокруг журнала «Освобождение» складывался круг литераторов, активистов, читателей. Влияние Союза освобождения заключалось не в его организации, а в модели передачи импульсов политического действия.