«Правительство его величества не имеет намерения вмешиваться в дела, в которых могут быть непосредственно заинтересованы правительства других стран…, — пояснял свою позицию британский премьер, — Тем не менее, оно — этот факт правительство Германии непременно оценит — крайне заинтересовано в успехе мер, предпринимаемых для поддержания атмосферы доверия и ослабления напряженности в Центральной Европе. Оно будет сожалеть обо всех действиях, которые могут привести к нарушению атмосферы
Париж старался не отставать, и когда 30 января 1939 г. Гитлер, выступая в рейхстаге, заявил, что Германия испытывает экономические трудности, Даладье воспринял слова фюрера, как сигнал к налаживанию франко-германских экономических отношений… После взаимных консультаций 11 марта французское посольство в Берлине передало министру иностранных дел Германии ноту, в которой подчеркивалось желание французского правительства «наилучшим образом обеспечивать развитие торгового и экономического сотрудничества между Францией и Германией»[142]
.Еще в середине октября 1938 г., отмечает С. Кремлев, в Лондон приехала германская экономическая делегация для зондажа о возможностях увеличения немецкого экспорта в английские колонии. 6 ноября заведующий экономическим отделом Форин офиса Эштон-Гуэткин (входивший ранее в миссию Ренсимена) предложил представителю Рейхсбанка Винке рассмотреть планы предоставления Германии крупных английских кредитов. В середине декабря уже сам президент Рейхсбанка Шахт в том же Лондоне беседовал в духе взаимопонимания с управляющим Английским банком Норманом, а в январе 1939-го Норман приезжает в Берлин[143]
.28 января 1939 г. Рейнско-вестфальский угольный синдикат и Горнорудная ассоциация Великобритании подписывают соглашение о разграничении сфер интересов и единых ценах на уголь на рынках третьих стран… 3 февраля Галифакс публично приветствовал создание угольного картеля, как «обнадеживающий признак на будущее». 22 февраля Чемберлен был еще более категоричен: «Сближение между Англией и Германией в области торговли окажется лучшим и быстрейшим путем для достижения взаимопонимания между обеими странами»[144]
.Нечто подобное происходило и в германо-французских делах. В декабре 1938 г. Риббентроп и Бонне обменялись памятными записками о практических мерах по расширению взаимной торговли и экономического сотрудничества, о торговле Германии с французскими колониями. Было решено создать Франко-германский экономический центр и консорциум для эксплуатации французских колоний, строительства портов в Южной Америке, дорог и мостов на Балканах, разработки металлорудных месторождений в Гвинее, Марокко…[145]
.В феврале 1939 г. в Дюссельдорфе начались переговоры между двумя самыми влиятельными объединениями деловых кругов Англии и Германии — «Федерацией британской промышленности» и немецкой «Имперской промышленной группой». Лондонский журнал «Экономист» тогда же назвал эти переговоры «беспрецедентными в истории в смысле масштабов»[146]
. 15 марта вермахт вошел в Прагу, и в тот же день было подписано Дюссельдорфское англо-германское соглашение, где было сказано, кроме прочего, что «эти совместные действия следует рассматривать как предвестника более широкого международного сотрудничества между промышленными группами, целью которого является повышение потребительской способности в мире, а следовательно, и уровня производства на благо всех участников соглашений»[147].Но вдруг, не без удивления вспоминал депутат-консерватор Л. Эмери, «чуть ли не за один день, Чемберлен перешел от умиротворения к открытым угрозам»[148]
. Премьер-министр стал обвинять Гитлера в обмане[149]. Через два дня после ликвидации Чехословакии, подтверждал Ширер, «на Н. Чемберлена снизошло прозрение. Снизошло оно не само собой. К величайшему удивлению премьера, большинство английских газет (даже «Таймс», но не «Дейли мейл») и палата общин враждебно отнеслись к новой агрессии Гитлера. Более того, многие его сторонники в парламенте и половина членов кабинета восстали против продолжения курса на умиротворение Гитлера. Лорд Галифакс, как сообщал в Берлин немецкий посол, настаивал на всесторонней оценке премьер-министром случившегося и резком изменении курса. Чемберлену стало ясно, что его положение как главы правительства и лидера партии консерваторов под угрозой»[150].