Союз Сталина. Политэкономия истории

Мировая война стала неизбежным следствием именно англо-французской позиции, приходил к выводу Папен: «Гитлер не напал бы на Польшу, если бы это грозило войной на два фронта. Но тот факт, что Великобритания дала Польше гарантии в момент, когда ее переговоры с Россией все еще находились в тупике, возродил в России старый страх перед cordon sanitaire и толкнул Сталина в объятия Гитлера»[320].

21 августа Ворошилов потребовал сделать перерыв в переговорах. В ответ на протесты англо-французской стороны маршал сказал: «СССР, не имея общих границ с Германией, сможет оказать помощь Франции, Англии, Польше и Румынии только при условии, что его войскам будет предоставлено право прохода через территории Польши и Румынии… Советская военная делегация не представляет, как генеральные штабы Англии и Франции, посылая свои миссии в СССР… могли не дать им инструкции, какую занять позицию в этом элементарном вопросе… Из этого следует, что есть все основания сомневаться в искренности их желаний серьезно и эффективно сотрудничать с Советским Союзом»[321].

Решимость Москвы вызвала панику в Париже, и вечером 22 августа Думенк уведомил Ворошилова, что он получил полномочия заключить военную конвенцию, предоставляющую Красной армии право прохождения через Польшу и Румынию. На настойчивый вопрос собеседника, может ли он предъявить свидетельства согласия Польши и Румынии, Думенк отвечал лишь отговорками. В таком случае, констатировал Ворошилов, «Предмета для разговора у нас сейчас нет. До тех пор, пока мы не получим ответа, все разговоры будут бесполезны»[322]. «Но ведь время уходит!» — воскликнул Думенк, маршал… ответил: «Бесспорно, время уходит»[323].

Военное сотрудничество

Переговоры о военном сотрудничестве шли параллельно и начались с взаимной информации о состоянии вооруженных сил трех держав и их стратегических планах в части, касающейся Европы. Как доносил Думенк в Париж 17 августа, «заявления советской делегации носили точный характер и содержали многочисленные цифровые данные… Одним словом, мы констатируем ярко выраженное намерение (СССР) не оставаться в стороне, а, как раз наоборот, действовать серьезно»[324].

СССР, в отличие от Англии и Франции, представлял нарком обороны, который заявил, что в случае конфликта с Германией, Советский Союз готов выставить 120 пехотных и 16 кавалерийских дивизий, 9–10 тыс. танков, 5 тыс. орудий и 5,5 тыс. самолетов. Одним из условий заключения договора между тремя странами он выдвинул — выставление Великобританией и Францией 86 дивизий, «решительного их наступления начиная с 16-го дня мобилизации, самого активного участия в войне Польши»[325].

В ответ генерал Хейвуд заявил, что Англия предполагает выделить «16 дивизий на ранней стадии ведения войны и 16 позднее». Под нажимом Ворошилова Хейвуд был вынужден доложить о текущем состоянии британской армии: «Англия располагает пятью регулярными… и одной механизированной дивизией»[326] и может выделить для войны на континенте сразу не более двух из них[327][328]. Говоря о боевых качествах британской армии в 1935 г., маршал Ф. Петен указывал, что она годна только для «парадного плаца»[329]. Ее состояние мало улучшилось за последующие годы, поскольку Чемберлен, заняв пост премьер-министра в мае 1937 г., до 1939 г. урезал ассигнования на армию[330].

«Французская политика, — как отмечает Карлей, — была не менее «эгоистичной» и жульнической, чем британская. Французская армия тоже не планировала наступательных действий против Германии из-за своих пограничных укреплений (линии Мажино) ради предполагаемых союзников…»[331]. Подавляющая часть военных расходов Франции вкладывалось в линию Мажино. Де Голь в то время писал, что Франция напоминает закованного в броню рыцаря, выбросившего свой меч. Армия, подтверждал ген. Гамелен, была вообще неспособна вести наступательные действия[332].

Неслучайно, «на прямые вопросы советской стороны о роде и степени военного сотрудничества в ходе войны французская и британская военные миссии отвечали лишь общими фразами»[333]. Когда же глава английской военной миссии адмирал Дракс сообщил своему правительству запросы советской делегации, то Галифакс на заседании кабинета министров заявил, что он «не считает правильным посылать какой-либо ответ на них»[334].

Переговоры о военном соглашении оказались фактически сорваны. Британская миссия, как отмечал Сталин, «так и не сказала Советскому правительству, что ей надо»[335]. Маршал авиации Ч. Барнет в письме из Москвы в Лондон 16 августа признавал: политика британского правительства — «это затягивание переговоров, насколько возможно, если не удастся подписать приемлемый договор»[336]. Здесь Ширер вновь недоумевал: «Трудно понять приверженность англичан политике затягивания переговоров в Москве»[337].

В чем же крылся секрет очередной английской тайны?