Марджери совсем не желала отдыхать. Еще один день безделья на шаг приблизит ее к уверенности в собственной бесполезности.
— А почему открыта дверь моей комнаты? — спросила Перонель.
Эврар посмотрел на сестру и скрестил руки на груди.
— Это моя комната. И кстати, где моя ванна?
Девушка пожала плечами:
— Она занимала слишком много места. К тому же ты уехал.
— И как мне теперь мыться?
— Как и все. На улице.
Эврар перевел взгляд на мать.
— Перонель… — укоризненно произнесла та.
На лице девушки отразилось замешательство, но она быстро пришла в себя.
— Он что, лучше остальных? Почему должен мыться отдельно? И почему я должна освобождать ему комнату?
Марджери покосилась на Эврара. Из-за чего весь этот спор? Ванну можно установить новую, сейчас гораздо важнее определить ее место в доме. От переживаний даже закружилась голова.
— Сейчас в этом нет необходимости, — обратилась она к Эврару. — Я помогу Перонель, а позже мы решим, где я буду спать.
— Я уже все решил. Мы сейчас перенесем вещи Перонель, потому что скоро принесут из конюшни наши, надо будет их разложить.
Бланш посмотрела на сына так, словно не понимала, кто перед ней. Что здесь происходит?
— Я не позволю переносить мои вещи! — воскликнула Перонель.
— Нам надо отдохнуть, — грозно произнес Эврар.
— Нет! — сказала Марджери громче, чем хотела бы. Она действительно была не в себе. Казалось, в любую минуту лишится чувств. — Я могу прекрасно отдохнуть здесь, у огня. Или проследить за тем, как готовится еда.
Перонель оглядела руки Марджери и подошла к матери.
— Едой мы займемся сами, раз уж вы не очень голодны и готовы ждать.
Женщины поспешно вышли. Эврар проводил их взглядом и протяжно выдохнул.
— Перонель выросла с тех пор, как я видел ее в последний раз.
За три дня пути Марджери услышала от него немало историй о прежней жизни, даже начала фантазировать, представлять, как все здесь сложится. Реальность оказалась больше похожей на дурной сон.
— Давай перенесем ее вещи в какую-нибудь другую комнату, пока они не заняты.
— Думаю, не стоит этого делать.
Марджери была самой младшей и хорошо помнила, как сестры спорили из-за вещей, хотя никогда не ругались, потому что любили друг друга. Она совсем не желала становиться причиной конфликтов в доме.
— Я буду спать только здесь, — твердо произнес Эврар.
Она перевела дыхание и немного расслабилась. Эврар хочет, чтобы им было удобно в его доме, может, такая его острая реакция связана с усталостью? Надо отложить все разговоры на завтра, будет новый день, все будет лучше, чем сегодня.
Она наблюдала, как он собирает вещи, и в голову пришла мысль, что, предъявляя претензии на комнату, Эврар говорил только о себе, о том, где будет спать он.
Эврар оглядел поле.
— Мне кажется или камней стало больше?
Друг его детства Азамет, которого он помнил столько, сколько себя, посмотрел на небо, перекатившись с пятки на мысок.
— Ты очистил от них свою землю и все побросал сюда.
— До твоего следующего приезда я должен был успеть все убрать. Никто не думал, что ты вернешься насовсем, да еще так скоро.
Последний раз он был в деревне два года назад. Кое-что осталось прежним, но были и перемены, которые нельзя не заметить. Самые значительные — с Перонель, по объяснениям мамы, в ее жизни начался период, сложный для женщины, но в подробности он вникать не собирался. Он помнил ее всем недовольным ребенком, теперь, когда она почти женщина, характер грозил окончательно испортиться.
Эврар ожидал, что за прошедшие несколько дней Марджери сможет наладить с ней отношения. Да и сама она изменилась. Он отметил это еще в дороге, когда они пережидали дождь и собирали ягоды. Его прежняя Марджери просто велела бы ему нарвать побольше, не спрашивая, хочет ли он сам того или нет. Тогда же она спросила, даже ему предлагала собранные ягоды. А он был больше всего рад возможности обнять ее, потому не обратил внимания на столь сильные перемены. Оглядываясь назад, вспомнил, что в деревне она стала очень тихой, почти все время молчала. В те редкие минуты, когда поднимала голову, глаза ее были широко распахнуты, в них читался испуг. Такой он ее не видел никогда.
Тогда он не придал этому значения, связал с усталостью, но шли дни, а Марджери не стала прежней. Может, ей здесь не нравится? Ему-то казалось, все прекрасно, он уже готов был сделать ей предложение стать его женой, но теперь склонялся к мысли, что прежде им надо поговорить.
Вечером она легла рядом, прижавшись к нему, и опять не произнесла ни слова. Он не обнял ее, даже не пошевелился.
Мама, благослови ее Бог, позволила ему занять его комнату. Она тоже была молчаливой и мрачной, он даже стал сомневаться, что она рада его возвращению. Эврар признался ей, что больше не вернется в крепость Уорстоун, и она тогда заплакала и похлопала его по плечу. Такая реакция настолько поразила, что он едва сдержался, чтобы не обнять ее.