Союзник

Она улыбается, когда три служанки в жестких, шелестящих платьях врываются во внутренний двор, неся подносы с глиняными горшками и баночки с чем-то вроде краски. Они убирают остатки завтрака со стола и ставят на него новый груз. Рядом с горшками лежат полоски тонкой марлевой ткани и большой горшок с дымящейся водой, источающей неприятный запах. Я морщу нос, когда ветер подхватывает его и несет в мою сторону.

— Забавный для нас обоих. Скажите, принцесса Магар, над кем бы вы хотели больше всего подшутить?

Рашиди, конечно. Но я не уверена, что могу признаться в этом юной Байле. Оскорбление высшего советника короля-Сокола можно посчитать неуважением. Я не должна этого делать.

— Рашиди, — говорю я с озорством.

Она прикусывает губу.

— Боюсь, я не знаю, как он выглядит, — затем она радостно хлопает в ладоши. — Что ж. Тогда вам придётся выпить микстуру для мозга, чтобы разум показал телу, как оно должно выглядеть! — она бросает на меня виноватый взгляд. — Но я должна предупредить вас. Микстура сделана из мозга рыбы Фасад. И на вкус не очень. На самом деле, можно даже сказать, что она отвратительна.

Значит я должна попробовать дымящуюся жидкость из мозга рыбы Фасад. Как здорово.

— Рыба Фасад? — спрашиваю я, стараясь не смотреть на горшок и все еще надеясь, что на вкус она будет похожа на пастушье рагу, которое готовят на кухне Тарика каждые несколько дней.

Байла кивает.

— Да, именно. Рыба Фасад может принять облик любого предмета или существа в океане. Камня, песка, даже другой рыбой. Мы используем её чешуйки в нашей краске, но они не подействуют, пока вы не съедите ее мозг. Он побуждает чешуйки реагировать на ваши мысли.

— Ты шутишь?

Она смеётся.

— Я понимаю, что поедание мозгов — не особо приятно, принцесса Магар, но вы, наверняка, уже ели странную пищу в своём варварском Теорианском королевстве.

Я никогда прежде не слышала, чтобы Теорию называли варварским королевством. Даже Алдон учил меня, что Теория — центр образования и науки, и что её граждане считают Серубель варварской страной, потому что там женщин обучают сражаться. Пелусия никогда не упоминалась как конкурент Теории в медицине или прогрессе, и я снова задаюсь вопросом, всё дело в том, что Алдон не знал, или моя мать попросила его ничего мне не рассказывать. Но почему?

Кроме того, я бы не советовала Байле шутить о поедании мозгов. Верблюжий мозг — лакомство во дворце, и я едва не пускаю слюни, когда передо мной ставят тарелку с ним. Уже сама мысль о том, что мозг рыбы и её чешуя продолжают взаимодействовать даже после гибели рыбы, интригует, и держу пари, что Мастеру Саю тоже будет интересно.

— Вы готовы попробовать?

Скрещивая руки на груди, я разглядываю краску, марлю и рыбьи мозги.

— Почему ты хочешь научить меня этому?

— Ваша мать подумала, что это поможет вам скоротать здесь время, пока она все улаживает в Теории. Король Грейлин вне себя от того, что так долго держал вас в этой крошечной комнате. Могу поспорить, что он лично проведет вам экскурсию по дворцу, если вы попросите.

— Ты не боишься, что я замаскируюсь и сбегу?

Байла выглядит удивлённой.

— Сбежите? Назад к своему королю-Соколу, который использовал вас, чтобы получить то, что ему нужно? Собираетесь ухать из Пелусии в королевство, которое во всех отношениях уступает нам? — она удивлённо смотрит на меня. — Мысль о том, что вы хотите уйти, не приходила мне в голову.

Байла одновременно и умна и обманчиво наивна. Напомнить мне о том, что я вернусь к мужчине, который, возможно, использует своё могущество, чтобы манипулировать мной и моими чувствами — низкий поступок с ее стороны. Но я должна вернуться, чтобы передать ему необходимое лекарство. И Байле было бы полезно знать кое-что еще, прежде чем делать такие выпады в его сторону.

— Я люблю его, — тихо говорю я.

Как я и предполагала, у нее округляются глаза. Старой Байле я бы никогда не сказала, что люблю Тарика. Старая Байла посмотрела бы на меня с презрением и, возможно, с жалостью. Взглядом, из которого говорит опыт потерянной любви и сердце, ставшее с возрастом ожесточённым. А эта Байла моложе меня. Эта Байла может даже не знать, как сжимаются внутренности от первого поцелуя, или как чувствуешь опьянение, когда ловишь взгляд любимого, в то время как его внимание должно быть приковано к чему-то другому. В этом отношении Байла невинна. И я должна дать ей понять, что очень важно вернуться в Теорию в ближайшее время.

— Как вы можете любить его после того, что он сделал? — спрашивает она голосом, полным удивления и без какого-либо осуждения.

Я выдвигаю стул рядом с собой и предлагаю ей сесть. Она присаживается с интересом ребёнка, который впервые пытается бросать плоские камешки по воде.

— Это было трудно, — говорю я. — Очень трудно. Но что я поняла о любви, так это то, что она липкая, как паутина. Ты можешь почти избавиться от нее, но всегда остаётся несколько нитей, которые паук может восстановить. Любовь — это сеть, которая никогда не отпускает тебя.