Сок глазных яблок

К зиме у меня начал дергаться глаз. Я часто просыпалась по ночам, оттого что сердце пульсировало в пальцах, как будто лежало в ладони. Мне хотелось встать, одеться и убежать; если бы не холод на улице, я бы так и сделала, он бы не стал меня останавливать. Но было холодно, и тогда мне хотелось долбануть его чем-нибудь тяжелым по башке. Я шла на кухню и пила его пустырник, или его корвалол, или и то, и другое, возвращалась и пыталась заснуть. Утром я уходила домой, но через несколько дней мы снова встречались. За что я наказываю себя?

В день моего 25-летия он пожелал мне завернуться в простыню и ползти на кладбище. Почему я продолжаю это терпеть?

Он стал очень агрессивным, швырялся в меня обвинениями, колол издевками, гнал от себя грубостью. Но продолжал мне звонить и предлагал встретиться. Хотел, чтобы я сама ушла. Но я продолжала разыгрывать наивную дурочку, мне хотелось досидеть до финальных титров, чтобы не осталось чувства незавершенности. Я ждала слов.

Мне должно быть больно, по-настоящему больно, на всю жизнь больно, чтобы бежать прочь из каждой квартиры, где есть эта чертова комната иначе я обойду сотни домов в поисках ее.

Эта комната казалась мне знакомой, и я раз за разом внимательно осматривала ее, роясь в закромах памяти, как в шкафу. Но ни одна вещь по отдельности ничего мне не напоминала. Обычная комната на солнечной стороне, оформленная в классическом стиле, обычная гамма теплых оттенков – от желто-персиковых до темно-ореховых, обычная мебельная стенка, за стеклом которой, на полках как обычно, годами пылится лишняя посуда, обычные занавески с тюлем, обычное зеленое растение в горшке, обычное ощущение простора благодаря отсутствию лишних вещей, обычный голый гладкий пол и… обычная невидимая стена, отделяющая людей друг от друга.

В этой комнате время течет очень медленно здесь вдыхаешь ледяную атмосферу отчуждения недосказанности и неловкости; здесь нельзя открыто выражать свои чувства из-за страха, что они будут высмеяны; здесь не называют по имени и не смотрят в глаза; здесь слова застревают в горле а искренние разговоры переводятся в стеб, игнорируются или грубо сводятся на нет; здесь все время ведется двойная игра и чувствуется неопределенность. В этой комнате живет Королева, но ее самой здесь нет. И как меня угораздило снова здесь очутиться? Мои родители жили в такой же. Папа не смотрел мне в глаза. Думая, что дело во мне, я чувствовала вину и стыд, вот как сейчас. Мне неприятно здесь находиться, но меня сюда тянет. Убежать прочь – значит, снова вернуться в эту самую комнату в каком-нибудь другом доме.

Я уже и забыла, каково это – находиться внутри нее. Что меня сюда привело? Что заставляет возвращаться? Но главное, что удерживает? Не знаю. Я что-то забыла в этой комнате – что-то забрать или, наоборот, оставить.

Рядом с ним мне было так одиноко, как никогда не бывает наедине с самой собой вдали от людей. В уединенности я полностью ухожу в себя и мне комфортно, в компании мое внимание направлено вовне и мне опять же комфортно; но рядом с человеком, который ведет себя так, будто меня не существует, я оказываюсь в неприятном промежуточном состоянии – наедине с собственными страхами и призраками прошлого.

Мы сидели в ванне, точнее, это я сидела, компактно поджав колени к подбородку, он-то лежал, пил пиво и закусывал моим мозгом, опустошая меня кружкой за кружкой. Пару раз он насыпал вместо зеленой соли красную, и вода окрашивалась в сюрреалистический цвет – я сидела с вурдалаком в луже крови и чесала ему пятку, бр-р.

Его взгляд говорил: «Дура, ты что, не видишь? Я не люблю тебя». В его словах слышалось: «Дура, ты что, глухая? Я не люблю тебя». И он практически не прикасался ко мне, больно щипал и шлепал, но не обнимал и не ласкал: «Ты чего, совсем дура, не чувствуешь? Я тебя не люблю!». Я натыкалась на его нелюбовь снова и снова, а через 15 минут… забывала и опять натыкалась. Чувствовала, но не могла запомнить. Как та маленькая девочка, которая тянула ручки к маринованному арбузу, пробовала и, скривившись, бросала, а через пару минут снова тянула красную мякоть в рот. И ей каждый раз повторяли что он соленый. Соленый, я знаю, но пока не прочувствую, не пойму. А не прочувствую еще долго потому что настолько боюсь нелюбви по отношению к себе, что с детства научилась не замечать ее проявлений до последнего. Стоять, когда люди причиняют мне боль, и улыбаться, уверяя себя, что мне просто показалось. Получать новую порцию боли и, вместо того чтобы бежать, – терпеть и убеждать себя, что здесь какая-то ошибка и в третий раз такого не повторится. Ну уж никак не в четвертый раз или пятый… Чувствовать. Но не обращать внимания. Но чувствовать. Но отрицать. Но страдать. Но не верить. Отрицать саму реальность. Здравствуй Королева.