Сохатёнок<br />(Повесть)

Высокий сутулый человек с нестриженой головой на короткой шее, с крупными жёлтыми зубами сидит на лиственничной колоде, дымит помятой сигаретой. Он только что освежевал сохатиху, сложил мясо, прикрыл брезентом. Приятно передохнуть в густых сосенках, зная, что тяжёлая работа закончена, что дома ждут жена, горячие щи со свежим мясом. Мавра обрадуется мужниной удаче, истопит баню, поставит на стол бутылку водки. Так положено: на свеженину должна быть выпивка.

Вечернее солнце медленно скатывается за горы. Когда оно скроется, глухая темнота опустится в долину. Не пройдёт и часа, как станет темно. Впереди тридцать километров быстрой реки — плыть надо против течения. Спешить охотнику некуда: с тушей он разделался засветло, а домой приплывёт в середине ночи. Чтоб ни один глаз не увидел, что лежит в лодке под брезентом.

Самое бы время поесть. В поисках зверя охотник целый день бегал голодным, пересекал долины, переваливал сопки, пока не наткнулся на лосиху с лосёнком. Утром выпил кружку горячего чая без сахара, съел кусок хлеба, пожевал холодного мяса. Бывалые охотники всегда сначала пьют чай, потом берутся за еду. Вот и сейчас: хочется есть, да некогда. Надо перенести мясо в лодку, спрятать винтовку в надёжном месте, зарыть остатки зверя. Тогда, пожалуй, можно достать из сумки чёрствую краюху, кусок недоеденной говядины — заморить червяка. Покурить, рассудить, куда деть мясо, чтоб не нашли, если придут с обыском. Давно известно: запретный товар весь базар ищет.

Задумавшись, охотник не слышит шуршания веток, детских голосов, старческих вздохов. По тропинке шагает узкоплечий старик в брезентовом плаще, за ним — два мальчика: один лет двенадцати, плотно сбитый, с каштановым чубом во весь лоб; другой — десяти-одиннадцати, черноглазый с короткой стрижкой ёршиком. Оба в зелёных рубахах, в штанах из крепкой чёрной материи, закатанных по колено, в старых кедах, побелевших от воды и солнца. Оба похожи друг на друга: лицом, походкой, разговором. Старик первый замечает охотника, раздвигает кусты, останавливается. Думает, как быть: пройти мимо или окликнуть? Пройти — потому что сбраконьерничал мужик. При таких делах лишние глаза — лишние думы. Остановиться надо по самой простой причине: авось мяса даст. Голодная весна нынче у Сараниных, не грех бы подкормиться малость. Не зря говорят: мельница сильна водой, человек — работой и едой.

— Здорово, Андрон! — Старик выходит из-за кустов. — Никак, зверя убил?

Охотник швыряет цигарку, не разгибаясь прыгает к сосне, хватает винтовку. Глаза прищурены, губы сжаты. Рука готова нажать на спусковой крючок.

— Здорово, говорю, Трухин! — Старик поглядывает на прикрытую кучу. — Мда, вот какое дело…

— Здорово, Бормаш! — Андрон переводит дух. — Напугал ты меня: думал, кто из надзора. — Он узнаёт саранинских ребят. — Вы будто ангелы на крылышках…

— Ково там! — Старик чешет затылок. — Мы, малина-ягода, мотором шумели, по кустам чисто медведи пёрли. Забылся ты, слух ослабил…

Трухин прислоняет винтовку, слизывает с губ табачные крошки. Думает, поглядывая на ребятишек: «Надо рассказать им про сохатиху. Трепанутся где-нито, беды не оберёшься…»

Андрон достаёт новую сигарету, суёт в усатый рот, чакает зажигалкой. Затянувшись, начинает рассказывать:

— Слышь, Бормаш, какой случай подвернулся. Плыл я, стал быть, покос посмотреть. Он у меня нынче за Круглым озером. Ничево покос, трава ходкая… Нда, плыву обратно. Слышу, в этом месте мык стоит невозможный, возня на весь берег. Рёв — кусты трещат! Только приглушил мотор, ка-ак он заревёт! Медведь, значит, Михайла Иваныч. Ну, думаю, дело плохо, ломает кого-то вражина.

Притыкаюсь, стал быть, к берегу, хватаю винтовку — и сюда. Подбегаю, смотрю… — мать честная! — медведь сохатиху дерёт. Она лежит, кровью исходит и всё мычит: «Мы-ы!.. Мы-ы!..»

Я сгоряча навскидку — хлесть! Да, видать, мазанул. Медведь — прыг, прыг! За одну сосну, за другую… По-ошёл чесать! Кинулся я за ним, пальнул два раза. Да разве достанешь? Кабы место чистое!

— Бывает, — соглашается Бормаш. — Медведь, он всё ест: муравья иссосёт и зверем не погнушается. Он такой, малина-ягода…

Тот, что постарше, недоверчиво смотрит на Трухина. Врёт дядя Андрон, не было здесь никакого медведя. Если бы они дрались, всё было бы испахано. И следов медвежьих не видно. Вон у куста есть маленькие — наверно, сохатёнковы… Интересно, убил малыша или нет?

Эта мысль не даёт покоя: «Сходить бы, посмотреть. Если след пошёл дальше, значит, убежал; если здесь оборвался… А что, проверю в самом деле…»

— Ты сиди, Максим, — догадывается охотник. — Рано в следопыты записался. Кабарожка тут бегала, козы ходили. Зверья нынче — ужас… Ты-то как здесь? — обращается к старику. — По какому делу?

— Мох мы драли! — Бормаш незаметно дёргает Максима. — Председатель послал. Говорит, будем бабку Феню обстраивать, нашу погорелицу. «Ты, просит, сплавай за Круглое, мох там наипервейший». Я, понятно, ребятишек прихватил: втроём, думаю, быстрей пойдёт. Мда, такое дело…

— Ты что приуныл, Петьша? — Андрон оглядывает младшего. — Замёрз?