Сохраняющая машина

Водитель ухмыльнулся и распахнул заднюю Дверцу. — Я же не выключил счетчик. — Крысиное лицо светилось хитростью и самодовольством. — Такие ребята, как ты, могут что угодно записать в текущие расходы, кто там проверит, — так что какая тебе разница.

Он строил город, и чем больше он строил, тем больше нравилось ему строить. Город достиг уже восьмидесяти миль в глубину и пяти миль по диаметру. Весь остров превратился в один огромный город; с каждым днем город этот продвигал, змеясь и переплетаясь, свои соты все дальше и дальше. Когда-нибудь город дотянется до земли, которая за океаном, тогда-то и пойдет настоящая работа.

Справа от него тысяча дружно, методично двигающихся товарищей молчаливо трудилась над возведением опоры, которая должна укрепить главный питомник. Когда опора будет построена, все почувствуют облегчение — матери как раз начинают приносить приплод.

Но была причина и для тревоги. Эта история даже мешала ему полностью наслаждаться работой. Он видел одного из первенцев — прежде чем того спрятали, а все дело замяли. Мимолетно заметил вздутую, шарообразную голову, кургузое туловище, невероятно жесткие щупальца. Существо выло, вопило, его лицо сделалось красным. Оно бессмысленно перекатывалось и дергало ногами.

В полном ужасе кто-то наконец нашел камень и расшиб уроду голову. В надежде, что больше таких не будет.

Что за счастье быть блобелем!

Платиновая монета достоинством в двадцать долларов исчезла в прорези, прошло несколько мгновений, и аналитик пошевелился, его глаза вспыхнули приветливым, дружелюбным блеском.

— Доброе утро, сэр, — сказал он, развернув вращающееся кресло, пододвинул к себе желтый продолговатый блокнот и взял ручку. — Можете начинать.

— Здравствуйте, доктор Джонс. Вы не тот, наверное, доктор Джонс, который написал фундаментальную биографию Фрейда, это ведь было лет сто назад.

Пациент нервно хохотнул своей собственной шутке; человек обстоятельств более чем скромных, он не привык общаться с этими новомодными, полностью гомеостатическими психоаналитиками.

— Так что, — неуверенно спросил он, — мне заняться свободным ассоциированием, или рассказать сперва о себе, или что?

— Расскажите, пожалуй, сначала, кто вы такой, — улыбнулся доктор Джонс, — унд варум мих — почему вы пришли именно ко мне.

— Я — Джордж Манстер, из Сан-Франциско, строение Е-395, четвертый переход. Это — кондоминиум, построенный в 1996 году.

— Рад познакомиться, мистер Манстер. — Джордж Манстер пожал протянутую руку; ладонь мягкая, с нормальной, как у человека, температурой, пожатие — по-мужски крепкое.

— Понимаете, — сказал он, — я бывший джи-ай, ветеран войны. Потому мне и дали квартиру в Е триста девяносто пятом, по ветеранской льготе.

— А, понимаю. — Доктор Джонс еле слышно тикал, это работал счетчик подлежащего оплате времени. — Война с блобелями.

— Я сражался три года. — Манстер нервно пригладил длинные, черные, начинающие уже редеть волосы. — Я ненавидел блобелей и записался добровольцем. Мне было девятнадцать лет, я имел хорошую работу, но горел одним желанием — принять участие в священной войне, выбросить блобелей из нашей Солнечной системы.

— Хм-м, — кивнул доктор Джонс, продолжая тикать.

— Воевал я хорошо, — продолжал Манстер. — Получил две медали, дослужился до капрала, отмечен в приказе за храбрость на поле боя — я тогда в одиночку уничтожил разведывательный спутник, битком набитый блобелями; сколько их там было, мы так и не поняли, ведь это блобели, они все время сливаются, переливаются, спутываются, распутываются, и от этого в голове все запутывается…

Голос его задрожал и смолк; говорить о войне, даже просто вспоминать о ней было слишком трудно. Манстер лег на кушетку — непременную принадлежность кабинета каждого психоаналитика, — закурил и попытался успокоиться. Блобели прилетели из какой-то другой звездной системы, предположительно — с одной из планет Проксимы Центавра. Несколько тысячелетий назад они обосновались на Марсе и Титане, где занимались сельским хозяйством, и весьма успешно. Были эти существа потомками — по самой прямой линии — знакомой всем, кому она знакома, амебы; несмотря на солидные свои размеры и высокоорганизованную нервную систему, они сохранили одноклеточную структуру, передвигаясь с помощью псевдоподий, и размножались делением — остались, по сути своей, теми же самыми амебами. Встретившись с блобелем, средний земной колонист испытывал чаще всего тошноту и омерзение.

Однако омерзение — еще не причина для военных действий, война разгорелась из соображений экологических. Отдел гуманитарной помощи ООН возжелал изменить состав атмосферы Марса, сделать ее более пригодной для нужд земных поселенцев — и напрочь непригодной для блобелей, давно уже осевших на Марсе; последнее обстоятельство как-то упустили из виду. Тут-то все и началось.