Сохранять достоинство

Изображая процессы брожения и дезинтеграции церкви, Бернанос предвосхитил события 50-х, 60-х, 70-х годов, может быть, в какой-то мере даже повлиял на них. В современном мире значительно возросло число священников, особенно молодых, активно выступающих против консервативной позиции церкви в социальных и политических вопросах. Некоторые из них ставят под сомнение власть папы, а другие, например в странах Латинской Америки, активно поддерживают революционное движение.

Своеобразие «Дневника» как социального романа состоит в том, что общественная жизнь увидена героем-рассказчиком сквозь призму христианской религии. И главный герой, и его собеседники привыкли мыслить образами и понятиями, заимствованными из христианской мифологии. В одном месте в романе власть буржуазии сравнивается с властью дьявола, в другом проводится параллель между делами капиталистов и поступками Иуды. Просматривается аналогия между самим амбрикурским кюре и Христом. Однако часто подобные сопоставления выходят за рамки сугубо религиозных представлений и объясняются многовековым сосуществованием и взаимопроникновением образов искусства, этики и различных религий. Поэтому, например, отождествление капитализма с дьяволом уже давно стало своего рода устойчивой метафорой, которой с одинаковым успехом пользовались и Барбе д'Оревилли в «Дьявольских ликах», и Чехов в рассказе «Случай из практики».

Социальная проблематика поставлена писателем в самый центр романа, о ней заявлено сразу же в экспозиции, в диалоге героя с торсийским кюре. «Ужасающая власть денег, ее слепая сила, ее жестокость», человек, «раздавленный колоссальной социальной структурой», — суровые инвективы против института собственности, выражающие позицию автора, встречаются довольно часто. Только в отличие от первых романов Бернаноса, где публицистичность была порой слишком навязчива, риторична, здесь слова обличения исходят не прямо от автора, а от персонажей. Идеи, принадлежащие писателю, высказываются в романе и самим главным героем, и его другом, торсийским священником, и легионером Оливье, и даже атеистом доктором Дельбандом. Причем можно заметить, что, хотя именно амбрикурский кюре наделен в романе наибольшим количеством автобиографических черт, идеи, поборником которых выступает Бернанос в публицистике, здесь в романе принадлежат обычно не ему, а кому-то еще, чаще всего его другу из Торси.

Оба эти персонажа, конечно, объединены узами глубокого духовного родства, но как характеры они совершенно различны. Главные критические выпады, действительно, психологически более оправданны в устах профессионального оратора из Торси, нежели в устах застенчивого, не слишком уверенного в себе амбрикурского священника. И кроме того, помимо психологической достоверности, распределение ролей имеет также и определенный внутренний глубокий смысл. Голос торсийского кюре созвучен голосу самого Бернаноса, но того Бернаноса, каким он был в недавнем прошлом, тогда как голос главного героя принадлежит будущему. Порой амбрикурский кюре высказывает такие мысли, с которыми сам писатель отнюдь не был готов соглашаться. Отсутствие догматизма, разомкнутость характера кюре, его открытость всему новому как бы сделали его проводником писателя в мире идей. Небезынтересны и тезисы Оливье — в них тоже можно распознать голос самого Бернаноса, не только молодого, еще не обладающего жизненным и политическим опытом, накопленным к моменту написания «Дневника».

Наиболее отчетливо эта роль персонажа обнаружилась в его споре с торсийским кюре о том, как нужно относиться к теориям построения социализма. Когда люди страдают, разве не могут они прибегнуть к восстанию? В конечном счете оппонент амбрикурского кюре оказывается вынужденным согласиться с его доводами о том, что следует морально принять коммунистов. Писатель стремится подчеркнуть, что тому согласие стоило невероятных душевных мук, что оно явилось результатом разыгравшейся у него в душе тяжелой драмы. Бернанос убедительно показал, какая трудная дилемма возникла в тот момент перед католическим сознанием, в течение многих веков приучаемом к идее невозможности равенства и счастья на земле. Можно привести одно косвенное свидетельство того, насколько актуальны были в 30-е годы проблемы, поставленные в романе. Буквально в то самое время, когда Бернанос его писал, известная французская католическая поэтесса Мари Ноэль, комментируя чье-то поведение, сделала в своем дневнике запись: «…как все-таки могли эти христиане связать все свои социальные надежды с партией, которая, следуя Марксу, декретирует уничтожение самой идеи Бога? Непостижимо»^{5}.