Соки земли

– Твою жену? Если б в здешнем селе был телеграф, – ответил Гейслер, – я запросил бы в Тронгеме, может, ее уже выпустили.

Исаак слышал кое-что о телеграфе, чудная штука, проволока на высоких столбах, что-то такое сверхъестественное – у него шевельнулось недоверие к словам Гейслера.

– Ну, а если король откажет?

– В таком случае я пошлю дополнительное заявление, в котором будет сказано все. И тогда твою жену непременно освободят. Можешь не сомневаться.

Затем он прочитал записанное, запродажную на участок скалы: двести далеров немедленно и в дальнейшем порядочный процент при разработке или возможном сбыте медной руды.

– Подпиши вот здесь! – сказал Гейслер.

Исаак подписал бы моментально, но писака он был плохой, всю свою жизнь резал буквы только на дереве. Ох, но тут стояла противная Олина и смотрела во все глаза, он взял перо, чертовски легонькую штучку, помусолил надлежащий конец и подписал – написал свое имя. Затем Гейслер приписал еще что-то, должно быть разъяснение к его подписи, а провожатый Гейслера расписался в качестве свидетеля.

Готово.

Но Олина все еще стояла неподвижно. Она словно окаменела на месте. Что такое происходит?

– Подавай на стол, Олина! – сказал Исаак, пожалуй, немножко громче обычного, оттого что пописал на бумаге. – Уж чем богаты, тем и рады, сказал он Гейслеру.

– Здесь вкусно пахнет мясом и похлебкой, – сказал Гейслер. – Ну, смотри, Исаак, вот деньги! – Гейслер достал бумажник, большой и толстый, вынул из него две пачки кредиток, пересчитал и положил на стол: – Пересчитай сам!

Молчание. Тишина.

– Исаак! – окликнул Гейслер.

– Да. Ну, так, так, – ответил Исаак и пробормотал в крайнем смущении.

– У меня и в расчете такого не было после всего, что вы для нас сделали…

– Здесь должно быть десять десяток, а здесь двадцать пятерок, – отрезал Гейслер. – Надеюсь, со временем тебе придется получить больше.

Наконец, Олина пришла в себя. Чудо свершилось. Она подала на стол.

На следующее утро Гейслер сходил на реку и осмотрел мельницу. Все было маленькое и сделано очень грубо, словно мельница для жителей преисподней, но крепкое и пригодное для людей. Исаак повел своего гостя немного дальше вверх по реке и показал другой порог, на котором он уже немножко поработал, здесь он собирался устроить маленькую лесопилку, если Господь даст здоровья.

– Только дело в том, что очень далеко отсюда до школы, – сказал он, – придется поместить ребятишек в селе.

Легкомысленный Гейслер не усмотрел в этом никакого неудобства:

– Как раз сейчас здесь становится все больше и больше новоселов, так что наверно будет образован школьный округ.

– Ну, это-то будет уж, когда мои ребята вырастут.

– А если даже придется поместить их у кого-нибудь в селе? Свезешь туда мальчуганов и провизии, и будешь брать их домой через три, через шесть недель, разве для тебя это что-нибудь значит!

– Нет, – ответил Исаак.

Ну, да; ничего не значило, если вернется домой Ингер. Дом и земля, пища и всякое богатство – все у него было, есть и большие деньги, и железное здоровье. Ох, а что до здоровья – закаленное и неподорванное во всех смыслах – настоящее мужицкое здоровье.

По отъезде Гейслера Исаак начал обдумывать разные гордые затеи. Да, потому что этот Гейслер, дай ему Господь здоровья, на прощанье сказал такие утешительные слова, что пришлет Исааку весточку с первой же оказией, когда доберется до телеграфа.

– Ты справься в почтовой конторе недельки через две, – сказал он.

Уже это одно было необыкновенно, и Исаак приступил к устройству сиденья в телеге. Да, да, сиденье, которое будет сниматься во время возки навоза и надеваться для езды. Когда он его сделал, оно оказалось таким белым и новеньким, что следовало бы покрасить его в более темный цвет. А впрочем, чего только не надо было бы сделать! Следовало бы покрасить все постройки.

Разве он не думал целыми годами о большом сарае с помостом для сена? И разве не мечтал поскорее закончить лесопилку, обнести оградой весь свой участок, построить лодку на озере? О чем только он ни думал! Но сколько бы сил он ни затрачивал, времени никак не хватало. Не успеет оглянуться, наступало воскресенье, а там, глядишь, немножко погодя – опять воскресенье.

Но покрасить он решил непременно, строения стояли такие серые и голые, словно раздетые. Время свободное было, весна не установилась, и мелкий скот гулял на воле, но мерзлота еще нигде не оттаяла.

Он берет с собой несколько дюжин яиц на продажу, идет в село и возвращается с краской. Ее хватило на одну постройку, на овин, он вышел красный. Он приносит еще краски – желтой охры для избы.