Читаем Сокол-1 полностью

Прибывшее пополнение повысило боеспособность полка. Меньше стало жертв, больше побед. Даже летчики эскадрильи Демченко, захваченные общим азартом, начали открывать счет сбитых фашистов. А что касается звена штурмовиков лейтенанта Кутейникова, то они с первых вылетов проявили себя настоящими молодцами. Их «илы» стали ударной силой полка.

Положение, однако, складывалось критическое. Ставка перебросила в Одессу с Кавказа 157-ю стрелковую дивизию. В пути находились и другие части. Наши воины нанесли удар по румынам с тыла. Одновременно войска Одесского гарнизона перешли в наступление с фронта. Враг начал отступать, неся большие потери в живой силе и боевой технике. Одесский плацдарм расширился настолько, что в порт и из него, не подвергаясь артиллерийскому обстрелу, смогли свободно ходить корабли.

В эти дни 69-й истребительный полк совершал до 100 вылетов в день. Его хорошо выручило новое пополнение летчиков, в числе которых были Головачев, Казаков, Бондаренко и другие. Они прибыли без самолетов, поэтому подменяли летчиков, изрядно уставших, измотанных. С первых вылетов показали свой бойцовский характер Павел Головачев и Василий Бондаренко. Они сумели первыми из вновь прибывших начать счет сбитым самолетам.

Последний аэродром — в Аркадии, у бывшего артиллерийского училища. С помощью горожан снесли часть парка, некоторые дома, убрали трамвайные линии. Получилось поле длиной 800 и шириной 600 метров.

Вокруг — город. Такого военного аэродрома никто из авиаторов еще никогда не видел. Но даже и в таких условиях командир и комиссар показывали летчикам образцы стойкости и героизма, нередко первыми вылетали на боевое задание. Так было и тогда, когда они парой поднялись и с рассвета ушли в район Дальника. Прошлись над передним краем, проштурмовали артиллерийские позиции, и тут, выходя из пикирования, Шестаков заметил черные точки на горизонте. Никак «хейнкели»? Сколько же их? Десять, двадцать? И кто знает, не идут ли они бомбить наш аэродром? Ведь недаром же несколько раз прошелся над ним вражеский разведчик, пока его, наконец, не сразил капитан Стребков. Оказалось, что это был итальянский «савойя-маркетти» с экипажем в три человека, двух из которых взяли в плен, а третий разбился — не раскрылся парашют. Итальянцы рассказали, что им была поставлена задача — обнаружить и сфотографировать аэродром. Часть доставленных ими в свой штаб пленок уже была обработана и дешифрована. Вполне возможно, что снимки эти уже переложены на штурманские карты экипажей «хейнкелей». Но даже если и не так, то пропустить врага к Одессе — не в правилах Шестакова.

Он проследил за Верховцом, увидел, как тот начал выходить из пикирования. Скорее, скорее, комиссар! Николай Андреевич в следующую секунду уже увидел Шестакова, подававшего ему крыльями сигнал: «Следуй за мной!».

Сам Лев решил еще поднабрать высоты, чтобы обрушиться на врага сверху, со стороны солнца.

Верховец — за ним. Уже оттуда, с высоты, увидел армаду вражеских бомбардировщиков.

Бойцовский азарт охватил истребителей. Сейчас будет схватка. Двое против двадцати!

Численное превосходство противника надо уметь компенсировать внезапностью, хитростью, неожиданным маневром.

Шестаков и Верховец множество раз в деталях обсуждали все возможные варианты действий пары в разных ситуациях. Главное сейчас — не дать себя застать врасплох, застраховаться от неожиданных атак фашистских истребителей.

Командиру и комиссару не нужно было сговариваться, они понимали друг друга с полуслова на земле и в воздухе.

Шестаков, пропустив под собой бомбардировщиков, метеором бросился им вслед — сверху вниз. От его метких очередей запылали один, затем второй замыкающие самолеты. Строй сразу распался, фашистских летчиков охватила паника. Лев снова ушел ввысь, тщательно осматривая воздушное пространство вокруг, а «хейнкелей» уже атаковал Верховец. Так вдвоем, вращаясь вертикальной каруселью, они держали фашистов под непрерывным огнем и в то же время видели все вокруг, что позволило им поджечь четырех бомбардировщиков, остальных разогнать, повернуть вспять. А когда тем на выручку пришла четверка «мессеров», — вовремя уйти самим: снаряды кончились, ничего другого не оставалось. «Мессершмитты» яростно атаковывали смельчаков, мстя за поражение своей бомбардировочной эскадры. Не раз заходили в хвост краснозвездным «ястребкам», но те всякий раз из-под кинжальных трасс увертывались с какой-то дьявольской проворностью.

Когда приземлились, Шестаков, взглянув на машину комиссара, воскликнул:

— Как же ты летал — с нее ведь вся обшивка содрана!

Николай Андреевич оглянулся на свой истребитель и обомлел: вместо фюзеляжа был один голый скелет, с арматуры свисала обшивка.

— Береженого бог бережет, — невесело пошутил комиссар.

Полк продолжал героически сражаться, неся потери. Погибли, столкнувшись при атаке «юнкерсов» с планерами на буксире, капитан Стребков и лейтенант Щепоткин. Не стало Бакунина, Мирончука, Эсаулова. Их жизнь оборвалась в небе над Сухим Лиманом.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное