Читаем Сокол-1 полностью

Золотые Звезды, ордена и медали от имени Советского правительства вручил в Баку Председатель Президиума Верховного Совета Азербайджанской ССР. Первым к нему пригласили Льва Шестакова. Коренастый, подтянутый, со строгим, по-мужски красивым лицом, на котором отливали голубизной выразительные, широко открытые глаза, он четкой, пружинистой походкой сильного, знающего себе цену человека подошел к Председателю Президиума. Тот крепко пожал ему руку, лично прикрепил к его груди солнечно сверкавшую Золотую Звезду, поздравил, а потом, не сводя глаз с Шестакова, восхищенно сказал:

— Очень много слышал о ваших подвигах, именно таким и представлял вас себе.

Лев смутился, зарделся румянцем. Он впервые слыхал такие слова в свой адрес. Заметив это, председатель, чтобы приободрить его, сказал улыбаясь:

— Наши горцы считают, если сердце к заслуженной похвале не глухо — живет в нем большая сила духа.

И совсем уже по-свойски добавил:

— Так что, Лев Львович, и впредь вам ни пуха, ни пера, как говорят в России.

Осмелев, Шестаков почувствовал себя проще, свободнее:

— Спасибо за награду, за добрые пожелания, а мы уж постараемся дать немцам духу, чтобы от них не осталось ни пера, ни пуха.

Все присутствовавшие в зале — члены Президиума и летчики, инженеры, техники полка — засмеялись. И после этого вся процедура вручения наград проходила в очень теплой, непринужденной обстановке.

Когда вернулись из Баку — в полк прибыл из вышестоящего штаба полковник Яковенко. Высшей почести за воинскую доблесть был удостоен и полк, о чем все узнали, когда Яковенко на общем построении огласил привезенные с собой Указы.

Полк награждался орденом Красного Знамени, преобразовывался в гвардейский.

Родина достойно вознаграждала своих отважных защитников.

Не было предела ликованию людей. Они громко прокричали троекратное «ура», а потом, впервые нарушив дисциплину строя, горячо поздравили друг друга, обнимались, целовались, не скрывая слез радости.

Лейтенант Бровкин, адъютант Шестакова, тиская Погорелого, у которого на груди сверкала новенькая медаль «За боевые заслуги», громко говорил:

— Ну вот, Вася, и ты в свои Семихатки вернешься героем-гвардейцем! Пропали там все девчата!

— Да не в Семихатки, — ответил Вася, — а в Пятихатки. И девчата мне ни к чему. Женат ведь я. Жена с отцом эвакуировались, не знаю, где они сейчас.

— Ну ладно, девчат снимем с повестки дня. А вот насчет хаток… Тут уж извини, подумаешь, одной меньше, одной больше…

В строю заулыбались довольные этой простой, доброй шуткой.

И вдруг все смолкло.

На плац, развеваясь на ветру, выплывало алое гвардейское знамя. Под восторженное «ура-а-а!» Яковенко вручил его Шестакову.

Начался митинг. Верховец первым предоставил слово Герою Советского Союза Юрию Борисовичу Рыкачеву — комиссару эскадрильи, человеку, прошедшему рядом с Шестаковым путь от Ростова-на-Дону до Кировабада.

Юрий Борисович произносил взволнованную, зажигательную речь, не предполагая, что выступает в этом полку в последний раз.

Завершал митинг Шестаков.

— Поклянемся, что мы пронесем это священное знамя до полного разгрома фашизма, под его сенью, не щадя своей крови и самой жизни, будем умножать гвардейскую славу. Пусть это знамя ведет нас от победы к победе, пусть оно станет символом беспредельного мужества и героизма, вдохновляя не только нас, но и наших сыновей, внуков, правнуков.

Лев Львович подошел к гвардейскому знамени, опустился на левое колено, поймал трепетавшее на ветру алое полотнище, прижался к нему губами…

Отныне все дела и помыслы каждого так или иначе связывались с этой самой дорогой сердцу святыней, Каждый будет о ней думать всегда и везде, стремясь не запятнать, не уронить чести авиаторов-гвардейцев.

…Еще через день пришел приказ, взбудораживший весь полк: 69-й истребительный разделялся на два полка. Один из них — возглавляемый Шестаковым — превращался в 9-й гвардейский Краснознаменный Одесский истребительный. Второй — имел номер, но все остальные титулы ему еще предстояло завоевывать. Чести командовать им удостоился недавно назначенный заместителем Шестакова Юрий Борисович Рыкачев. Комиссаром к нему пошел Феодосий Дубковский, комсоргом — Алибек Ваниев.

Подобрать руководящий состав было не столь сложно. А вот из летчиков, инженеров, техников, механиков никто не хотел уходить от Шестакова. Шли к нему целыми группами, писали длинные рапорты-петиции. Лев их понимал. Он и сам вряд ли смог бы уйти из полка, с которым столько связано. Но надо понимать и другое: полк разделяется надвое, чтобы на базе его сформировать две новые равнозначные части. Герои Одессы станут в них цементирующей силой. С этим-то нельзя не считаться.

Шестаков вместе с Верховцом и Никитиным занялись отбором людей. Сразу условились: поскольку они втроем остаются на своих местах, отдать Рыкачеву лучших, на которых он мог бы опереться при работе с пополнением.

Затем собрали всех, кого наметили, тепло, задушевно поговорили с ними. Вроде бы помогло — никто не просил оставить в полку, однако расставание было все же грустным.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное