Сокол и Чиж

Я притопала ближе и с другой стороны заглянула в посудину, где еще недавно была моя самая вкусная на свете толчёнка, а теперь голой лысиной блестело дно.

- Ты… Сокольский, ты что, все сожрал, что ли? Все-все?! – лицо поднялось, и полные изумления глаза нашли глаза Сокола – темные и бессовестно-наглые.

Парень натужно сглотнул и напрягся. Медленно отставил пустую кастрюлю на плиту.

- А что тут есть-то? – насупился. - Тут вообще было на один зуб.

- На один?! Это же был мой ужин и завтрак! Я два дня нормально не ела. Ты что, совсем обалдел? Жадина!

- Это ты! Я тебе свою ванную уступил, а тебе яиц жалко? Я не виноват, что ты тут пришла и на весь дом распахлась!

- Я?!

- Ну хорошо, твоя еда!

- Вот именно, что моя! А теперь что я, по-твоему, есть должна? Кожуру от картошки?

Парень пожал плечами, пряча руки в карманы спортивных брюк. Бросил сквозь зубы, раздувая ноздри.

- Приготовь чего-нибудь. Откуда я знаю! Это же ты пакет из магазина притащила!

М-да, очень по-мужски, ничего не скажешь!

Я почувствовала, как у меня задрожал подбородок и выступили слезы.

- Сокольский, ты, наверно, думаешь, что я горы деньжищ зарабатываю? Да я сегодня на такси недельную зарплату спустила, на продукты – еще одну, а мне на дорогу в универ надо и вообще как-то жить. Но дело даже не в этом. Дело в том, хотя ты этого, скорее всего, не поймешь, что я просто хотела есть! И ты мог бы мне хоть половину оставить! Единоличник!

Кажется, щеки Сокольского покраснели.

- Да ладно тебе, Чиж, оно само съелось. Не реви. Возьми вон мою вермишель. Хм, если хочешь.

- Не хочу. Сам ешь свою гадость.

- Почему это гадость? – Сокол искренне удивился. - Там даже со вкусом ветчины есть.

Вот теперь в жуткой обиде вздрогнули губы.

- Издеваешься?!

Я прошла к пакету с продуктами и достала пять картофелин. Вымыв сковороду, принялась их чистить над мойкой с намерением поджарить. Ничего, пусть вредно, но все равно наемся до отвала!

Парень не уходил, и слова вырвались сами.

- Только попробуй слопать! Пристукну!

Я хотела показать лишь кулак, честно, но случайно в руке оказался зажат ножичек для картошки, и получилось так угрожающе, что сама испугалась. Ой!

- Дура! Свалилась же на мою голову! – рявкнул Сокольский и утопал, громко хлопнув дверью ванной комнаты, а я вздохнула. Она самая и есть. Это ж надо было так вляпаться!

Картошка жарилась, душ за стеной шумел, и я почти успокоилась, присев на стул у стола. Подперев щеку кулаком, задумалась о бабе Моте и своей комнатушке в ее квартире, о том, как нам с ней было уютно и хорошо, когда на хозяина вдруг снизошло озарение. Я его даже обозвать про себя как следует всеми прозвищами не успела.

- Это что еще такое?! – раздалось рычание. - Что за пупсы, нафиг?.. Черт! Она и труселя свои здесь развесила?!

Я замерла. Труселя были синие в белый горох и такие, знаете, ну, после десяти стирок. Зато модель бикини, с красивой кружевной оторочкой. Вообще-то очень даже симпатичные, так что с брезгливостью в голосе Сокол явно переборщил. Но не успела я испугаться за свое потрепанное добро, как оно уже прилетело мне в голову и повисло на макушке. Точнее, на крендебобеле.

- Чтобы я ЭТО в своей ванной комнате больше не видел, ясно?!

- А где же мне сушить белье? Мне, между прочим, не только ЭТО стирать надо, а кое-что еще!

Я так и обомлела, когда дверь снова отворилась и Сокол, весь в мыльной пене, высунулся из-за нее, сверкая широким плечом и крепким голым бедром. Еще чуть-чуть и можно будет сказать, что я видела не только его упругий зад, но и перед. Вот не хотела, а женское начало тут же одобрительно ахнуло и затрепетало. Офигеть, ну и красавчик! Тьфу! – трезво возразило сознание. – Ну и индюк!

- Что-о-о?! – рыкнул, отплевываясь о пены. – Ты хочешь сказать, Чиж, что я еще и лифчики твои отвратные созерцать должен?! Обойдешься!

Сказал и хлопнул дверью - я только успела глазами моргнуть.

- Почему это отвратные? - возмутилась в тишине. Встав со стула, протопала к двери и заявила погромче: - И ничего не отвратные! Не хуже, чем у твоих подружек!

Душ не включался, парень молчал, и я проговорила обиженно, зная, что он услышит.

- Знаешь, Сокольский, уйду я от тебя, наверно. Не протянем мы три недели. Не смогу я заниматься на полу, питаться вермишелью и исчезать по твоему желанию вместе с вещами в никуда, как человек-невидимка. У меня тоже нужды и гордость есть. Можешь не верить, но это так.

Подбородок снова задрожал. Ведь плюну и уйду, а где ночевать буду?

Эх, Фанька-Фанька. Придется тебе таки топать на вокзал.

Задвижка на двери щелкнула, и показалось угрюмое лицо Сокола.

- А если я тебе почку отдам, еще раз такую же яичницу приготовишь?

- Сдалась мне твоя почка.

- А как насчет полки? Под вещи в шкафу?

Это предложение было уже куда интереснее, и я, утерев нос мокрыми труселями, всхлипнула:

- Годится.

Ой, кажется, картошка горит!