Сокол на запястье

Гермес подошел к ложу, где покоилось тело Алкесты, взял теплый светящийся шарик и, сделав в воздухе над грудью царицы разрез ребром ладони, словно вскрывал ей грудную клетку, опустил душу женщины на место. Потом вестник богов соединил края воображаемой раны и прислушался. В глубокой тишине мегарона он почти физически ощутил толчки бьющегося сердца Алкесты.

— Все. — выдохнул Феб, уронив налитые свинцом руки. — Не могу больше. — от усталости он еле шевелил губами, его лицо было мертвенно бледным, со лба струился пот.

— Все. — с улыбкой подтвердил Гермес. Он отступил от одра, любуясь, как художник своей работой. — Ей предстоит три дня молчать и воздерживаться от пищи. Ну и от постели с Адметом — смерть не чиста.

Лучник не отвечал. Он сидел на полу, прижав руки к лицу и с трудом переводя дыхание.

— Забери меня тартар, какая громада! — только и мог вымолвить Аполлон. — Какая чудовищная громада!

— Пойдем, задница Зевса! — рассмеялся Гермес, поднимая друга за плечи. — Майя даст нам молока и сыру. Отдохнешь у меня. — вестник прищурился. — Или ты намерен выслушивать благодарности Адмета?

— Благодарности! — фыркнул Феб, опираясь на руку приятеля. — Молока, хлеба и козью шкуру! Я просплю до завтрашнего вечера.

* * *

Тем временем Танатос с Гераклом на хвосте носился по Аиду, оглашая окрестности громкими жалобами.

Он переполошил всех обитателей царства мертвых, рассекая просторы подземных рек и лугов. Первым досталось Харону, его лодку с целой партией вновь прибывших перевернули вверх дном. Перевозчик проклял себя за жадность. По неписаным правилам, полагалось брать на борт не более одной души. Но он считал, что гонять лодку порожней — слишком большая роскошь — и поджидал, пока набьется народу побольше, а за одно набирал целый ящик монет за один раз.

Пролетая над Стиксом, Танатос решил опустить хвост в воды смерти, чтоб проклятый Геракл съежился, почернел и отвалился, как засохшая груша от ветки. Не тут-то было. Герой затормозил по реке своими огромными, как плоты, деревянными сандалиями и поднял волну, опрокинувшую лодку перевозчика.

Души праведников и грешников без суда угодили в Стикс, омывавший берега подземного мира. Здесь им предстояло и остаться навеки. Но самое обидное — в воду попадали все деньги из ящика. Достать их не было никакой возможности, поскольку Стикс бездонен, и монеты до конца времен застыли в вечном полете к центру мироздания. Теперь они были совершенно бесполезны: покойники равнодушны к деньгам, а вот Харон играл на них в тартаре, делая ставки против Сизифа, катавшего камень, и еще ни разу не проигрывал.

Следующими жертвами обвала стали почтенные праведники древности Минос, Радамант и Эан, судившие души прямо за воротами царства мертвых. Старички задавали каверзные вопросы и припоминали каждому такие грехи, о которых бедняга предпочел бы забыть и сам, не то, что обнаруживать перед другими. При чем Минос бывал до обеда излишне строг и всех норовил упечь в тартар. Эан, напротив, пребывал в неколебимом благодушии, считая, что люди и так намучились в миру при жизни и всех следует отпустить плясать с девочками на Елисейских полях. Поэтому участь умершего зависела в сущности от одного Радаманта, который, не желая ссориться с друзьями, по очереди становился то на одну, то на другую сторону.

После обеда суд закрывали, и почтенные старцы возлегали под серебристые тополя с амфорой чего-нибудь игристого. Проносясь над воротами, Танатос нарочно задел Гераклом о резной мраморный фронтон в надежде, что врага снесет ударом. Ударом снесло, но не Геракла, а весь скульптурный фриз, рухнувший на головы судебной коллегии.

В это время шло заседание по делу царя Эдипа, случайно убившего своего отца и опять-таки случайно женившегося на родной матери. Богохульник и кровосмеситель скромно стоял перед праведниками, переминаясь с ноги на ногу и дергая себя за правое ухо. У него были смягчающие обстоятельства: он вырос вдали от дома и действительно не знал, кто его настоящие мать и отец. К тому же Эдип раскаялся и даже выколол себе глаза острой булавкой от платья обесчещенной супруги, а потом бросил трон и нищим скитался по свету как живой памятник человеческой слепоте.

Боги сколько могли продлевали ему жизнь в назидание прочим смертным. Но теперь он умер и требовалось решать его участь. По-хорошему, Эдип отмучился еще на земле, и добродушный Эак стоял за пропуск на солнечные Елисейские лужайки. Но дело осложнялось доносом, который на беднягу подала Сфинкс, свившая себе уютное гнездышко из человеческих костей в тартаре. Оказывается, при жизни Эдип разгадал все ее загадки: а играли, надо заметить, на голову Эдипа. Очарованная сообразительным скитальцем, Сфинкс предложила ему свою любовь, но Эдип с возмущением отверг скотоложество, и несчастной твари пришлось от стыда броситься со скалы в море.