Сокол против кречета

– Правильно, – кивнул нимало не смутившийся хан. – Но урусы об этом ничего не знают. Если у них кто-то и таится сзади наших туменов, то при виде их побоится нападать. А для пущего страха у каждой пушки надо поставить воина с огнем в руках, чтобы враг видел их еще издалека. Тогда те тысячи, которые стерегут наш товар[119], мы тоже сможем бросить на урусов.

– А их пушки? – спросил Субудай.

– Ты разве не понял, почему те злобные урусы, которые так доблестно отбивались от трусливых шакалов Шейбани, ни разу не выстрелили из них? – хмыкнул Бату. – Да потому, что у них нет огненного зелья.

– У них – нет, но что будет, если его привез с собой Константин? – усомнился Субудай, но Бату только отмахнулся от одноглазого полководца.

– Даже если и привез, то немного, – заметил он. – К тому же, когда мы сойдемся вплотную, они не смогут стрелять из них, опасаясь побить своих же. И еще одно, – добавил хан. – Нашим дозорам как-то удалось отбить у урусов несколько телег.

– Да, я помню, – кивнул Субудай.

– Тогда вспомни и то, что лежало на одной из них. Камнемет! – торжествующе выпалил Бату. – Зачем им камнемет, если у них есть много огненного зелья? Ни к чему. Значит, его мало. Да и изготавливали камнемет в спешке, поэтому он такой маленький и совсем не опасный для моих воинов. – И произнес твердым уверенным голосом: – Я понял свою ошибку. Мне вообще нужно было рассчитывать не на эти пушки, а только на доблесть и отвагу воинов. Когда мой великий дед воевал с ханьцами[120], он любил говорить, что одному монголу никогда не одолеть ста врагов, но один его тумен всегда победит десять туменов, потому что ханьцы – землепашцы, а меч в их руках появляется раз в год, да и то не в каждый. Урусы – такие же землепашцы. На два их тумена приходится три моих, а если считать людей Шейбани и остатки тумена Бурунчи, то и вовсе больше четырех. Стыдно надеяться на что-то еще при таком перевесе. Великий воитель, взирая на меня с высот Вечного Неба, не утерпел и поднял на дыбы урусскую крепость Яик, чтобы я даже не думал об огненном бое. Я понял его предупреждение и повинуюсь ему… А вот поле узковато, – заметил он со вздохом. – Будь оно чуть пошире, и было бы совсем хорошо. А еще лучше… – и он мечтательно прищурился, – чтобы к Константину прискакали гонцы и сообщили, что хан Гуюк взял Рязань.

– Да, я думаю, эта новость не понравилось бы каану урусов, – подтвердил Субудай.

Оба они не знали, как обстоят дела у сына Угедея и его братьев, и того, что всего четыре дня назад та часть монголов, что двинулась к столице урусов, еще на подходе к Рязани была вынуждена принять бой.

…Гуюк обожал лесть. Хан считал, что наследник великого каана лучше всех прочих людей во всех отношениях, исходя из одного только факта своего высокого рождения. Иначе просто не могло быть. Об этом, если уж на то пошло, наглядно свидетельствовало все окружающее. Кто рождается у тигра? Только тигренок. А у волка? Только волчонок. А кто может сравниться с его отцом Угэдэем, который одновременно был и могучим тигром, и мудрым змеем? Никто.

Если бы еще он не пил… Именно вино, как считал Гуюк, было главной причиной временного умственного помрачения отца, когда тот подписывал завещание и выбирал наследника. Вино да еще его подлые гнусные советники.

Но ничего. Он еще докажет отцу, что тот сильно ошибался в своем старшем сыне. Хитрец Бату поначалу предложил ему идти на Волжскую Булгарию. Правда, он честно заявил, что, скорее всего, сам ка-ан Руси Константин кинется на защиту своей столицы, но зато у булгар большие города. Стоит ли людям Гуюка менять богатую добычу на честь победы, которая то ли будет, то ли нет?

Ну, с Бату и без того все ясно. Его отец и сам был весьма сомнительного происхождения, вот он и ревнует к сыну каана. Гуюк еще по совместным боям с ханьцами помнил, насколько огромно честолюбие Бату и его жажда почестей и славы. Зря отец принял решение помочь сыновьям своего старшего брата. Нет, объявлять великий поход на западные страны, конечно же, нужно было, но почему он назначил джихангиром именно Бату?

В этом Гуюк тоже видел злобные происки отцовских советников, и единственная возможность доказать обратное заключалась в победе над кааном Руси Константином и во взятии его столицы. Его сердце не злобилось так сильно против этого народа, как у Бату, в котором с раннего детства растил и лелеял лютую ненависть одноглазый Субудай. Русичи были для Гуюка лишь средством для возвышения, но не в собственных глазах, в них он и так котировался выше некуда, а в глазах отца.

Хорошо, что он решил отказаться от штурма крепостей, воздвигнутых на берегах рек русским кааном, хотя Бату и советовал не оставлять за спиной врага. Ни к чему тратить драгоценное время. Они и так падут, когда кончатся съестные припасы. Может быть, имело смысл осадить только самые крупные, да и то небольшими силами, чтобы сковать действия воинов, засевших в них.