Сокол против кречета

— Так вот что тебя мучило, — медленно протянул Константин и строго произнес: — Глупость все это. — И повторил чуть не по складам: — Несусветная глупость, и не более того. Впредь о том не смей и помышлять, ибо я твою мать любил, как… — Он запнулся, но затем твердо отрезал: — Как свою жену, княгиню Феклу, никогда не любил. Но наследник у государя должен быть только один. У меня уже сыновей не будет, но, думаешь, второму или третьему из сыновей Святослава что-либо достанется? — И отрезал: — Нет. Паки и паки повторюсь — нет и еще раз нет. Их, как и тебя, даже царевичами величать никто не станет, ибо не по чину, потому что царевич — это наследник титула, а он звучит — государь всея Руси. Ты вслушайся токмо — всея, то бишь один на всю Русь. И будут они точно так же, как и ты, ходить в княжичах, хотя мать их со Святославом венчана по всем правилам. Я тебе больше скажу. Если ума у них будет немного, то они и твоих высот нипочем не достигнут. Уразумел?

— Уразумел, — кивнул Святозар. — А ежели умрет царевич? Тогда как?

— Тогда им, скорее всего, нарекут следующего по старшинству княжича, — пожал плечами Константин. — Но тут уже царь вправе решать.

— Выходит, я у тебя как бы про запас, — не унимался Святозар.

— Ничего не выходит, — отмахнулся Константин. — Или сам не ведаешь — у Святослава уже трое. К тому же старший, Николай, немногим младше тебя. Да и Вячеслав с Михаилом от дочки Ивана Асеня тоже крепенькими мальцами растут. Опять же невестка моя снова на сносях, и знающие бабки шепчут, что и на сей раз сына родит. — Он подозрительно покосился на Святозара и спросил — А ты это к чему спрашиваешь?

— Да я так. К слову пришлось, — замялся княжич.

— Ты это «так» из головы-то выбрось, — посоветовал Константин и угрожающе пообещал: — А если я дознаюсь, что оно тебе не само туда залетело, а неведомые доброхоты постарались, то вот тебе крест — ноги им велю повыдергивать и собакам скормить.

— Нет! — вскричал княжич. — Я сам! Подумалось мне как-то, вот и все.

— Ну-ну, — засопел Константин. — Только ты запомни накрепко. От этого «так» вся Русь кровавым огнем займется и горючими слезами зальется. Да и тебе самому в этом огне уцелеть не удастся. А главное, ради чего? Гордыню потешить? А ты лучше про груз подумай, о котором мы с тобой говорили. Тяжела корона, сынок. Царский венец много дает, но еще больше спрашивает. Тебе о другом помышлять надо — как своему брату верной опорой стать, как подсобить ему и хоть часть ноши принять на себя. Тогда и только тогда тебе честь и хвала будет, и славу о тебе мои монахи-летописцы в века понесут, всем прочим в назиданье, уж ты мне поверь.

— Верю, — твердо заявил Святозар.

— Ну то-то, — облегченно вздохнул Константин, ощутив, что ответ сына не натужен, а идет от сердца.

Да и хотелось ему верить в лучшее, потому что иное грозило обернуться даже не проблемой — бедой. В такое время для полного счастья Руси только междоусобицы не хватает.

Словом, ночка выдалась бессонной. Хорошо, что под рукой были кубки с крепким кофе, который купцы в изобилии привозили Константину из далекого Йемена, а у посольства, вернувшегося оттуда год назад, одна ладья и вовсе была доверху нагружена мешками с зелеными зернами. Очень уж лестно было наместнику великих Айюбидов Умару ибн Али ибн Расулу, который буквально год назад объявил себя независимым султаном, что столь могущественный правитель, как Константин, признал его в этом новом качестве.

То, что наместник принял новое имя, назвав себя ал-Мансуром Нурад-дином, ничего не значило. Трон под ним пока еще оставался весьма шатким и неустойчивым, а потому это признание стало для него очень важным.

К тому же ал-Мансур знал, что если его признал Константин, то непременно признает и Византия. А учитывая, что она сейчас поддерживает прочный мир с Египтом и Сирией, где сидят Айюбиды[23], можно надеяться, что и они примирятся с тем, что в Йемене больше не хозяева. Да за такое не только мешков с зернами — за такое можно вообще вырубить и подарить все кофейные деревья.

А уже на Рязани человек, особо приставленный к этому делу, день-деньской трудился, обжаривая их так, как требовал царь, так что запас зерен у Константина был немалый. И горечь правды, открывшейся в ту ночь Святозару, у княжича навсегда смешалась с горечью странного напитка, впервые отведанного за компанию с отцом.

Когда Святозар уезжал на восточные рубежи, он испросил у отца небольшой мешочек. Только Константин подумал, что напиток ему понравился, а на самом деле причина была иной. Вкус кофе пробуждал воспоминания о беспощадных, суровых словах государя всея Руси, сказанных в ту ночь.

Чего уж там перед самим собой таиться. Были у него сомнения в отцовской любви, которую он с малых лет мечтал заслужить, чтобы понял государь-батюшка, что второй его сын ничуть не хуже, чем первый, а кое в чем и лучше, причем намного.