— Как великий ясновидящий я могу и без рун угадать это, но только с двух раз, — улыбнулся Эйрик. — Но я не думаю, что наш отец, славный ярл Эйнар, занимался гаданием двадцать лет назад, под Ростиславлем, когда пришло время позвенеть секирами.
— А славный Викинг, сын Барнима, добавил бы, что норны уже приготовили свои ножницы, и коли они решат обрезать твою нить, то для этого хватит даже одного седобородого старика, опирающегося на палку, — подхватил мысль брата Харальд.
— Только увесистую, вроде оглобли, — уточнил Эйрик, и братья засмеялись.
Затем один из них обернулся и удовлетворенно кивнул, заметив, что вся дружина уже выстроилась в боевом порядке.
— Пора, Харальд, — сказал он, посерьезнев, легонько пришпорил своего коня и неспешно двинулся вперед.
Брат держался рядом, стремя в стремя. Вскоре их нагнали и остальные викинги. Эта атака как две капли воды напоминала монгольскую, вот только перед ними не было вражеского строя — одни только пушки.
— Будем надеяться, что эти узкоглазые пожиратели конины так и не успели научиться хорошо наводить их на цель, — выкрикнул на скаку Харальд, мчась прямиком на одну из них.
Каково же было его удивление пополам с облегчением, когда выставленные против них пушки так ни разу и не выстрелили, а сами монголы, заметив приближающегося врага, вместо того чтобы поднести горящие факелы к фитилям, бросились врассыпную.
— Сдается мне, что норнам сегодня лень щелкать ножницами! — крикнул он брату.
— Твой язык торопится со словами, Харальд. Есть еще валькирии[135]
, — в ответ на это заметил Эйрик. — А сын Барнима сказал бы, что мысли Одина[136] не дано угадать никому из живущих.…Когда Субудай молча тронул за руку своего хана, тот, увлеченный битвой, поначалу даже не обратил на это внимания. Отреагировал он лишь на второе, более настойчивое прикосновение и раздраженно повернулся к одноглазому полководцу, а затем — нехотя — в ту сторону, куда тот указывал своим крючковатым пальцем. Повернулся, да так и остался смотреть, не в силах отвернуться от ужасающего зрелища — приближения собственной смерти.
Говорят, иногда человеку удается обмануть костлявую с косой. Такое бывает редко, очень редко, но случается. У Бату это получилось, наверное, из-за того, что старухе в саване было все равно, кого косить, лишь бы побольше. А может, свое слово произнес Один, пожалев Субудая, который так сильно похож на него[137]
, а заодно с ним и монгольского хана.Но скорее всего, это произошло потому, что стрела, метко пущенная одним из кешиктенов, прикрывавших бегство хана, поразила Харальда, мчащегося во главе погони. Воины, которые были с ним, замешкались и дали хану и Субудаю столь необходимое время для ухода.
Наверное, сильно полюбился сын Эйнара валькирии Хильде, чье имя «Битва», или ее сестре — златокудрой Мист, или… хотя какая разница — какой именно. Да и где он там окажется — в раю или в Вальхалле — тоже не имело значения. Лишь бы ему там было хорошо.
Но как бы ни торопились девы-валькирии унести героя в чертог мертвых, они позволили ему досмотреть финал битвы, в которой копья, топоры и мечи землепашцев оказались гораздо крепче кривых сабель кочевников. До начала разгрома монгольских туменов оставалось немногим более минуты, и брат Харальда Эйрик, скачущий чуть впереди своих воинов, уже поднял свой булатный клинок, собираясь обрушить его на голову надменного степняка.
Царь же Руси Константин, собравши братию, пошед к хану Бату, дабы брань сотворити и не пустиши онаго в земли свои, а выидоша противу них в Медвежьем урочище близ устья реци Вятки. И бысть у царя полков мало супротив воев Бату и братии ево. Но сказаша царь Константин ратникам тако: «Не в силе бог, но в правде, и ежели господь за Русь, то кто супротив ее?»
И подивилися крепко вороги, яко хоробро и мужественно билися вои русськи, и бежали прочь, а ханы их рекли тако: «Во мнози страны ходиша мы, но нигде не угощаша нас, яко здесь, и не подносиша нам медов столь хмельных, от коих падоша вои наши смертию. Уйдем же от их, пока живы, и иных уведем, ибо несть нам тут поживы и добудем тут не добычу, но погибель свою.