Сокол против кречета

— Теперь о Волжской Булгарии. Туда тоже надобно посольство снарядить. Негоже, чтоб самая ближняя суседка Руси в межусобьях захлебывалась. К тому же неспокойно ныне в нашем порубежье, так что сопроводить оное посольство надобно достойно, чтоб обидеть его никто и помыслить не мог. Потому придать им не обычную полусотню воев, а пять сотен. Главой же посольства надлежит быть моему стрыю Михаqле Святославичу.

После этих слов некоторые не сдержались — загудели, зашептались одобрительно:

— Истинно решил.

— Мудро, мудро.

— А ведь Вячеславу и крыть нечем, ежели что — чай, брат родной, — донеслось до ушей Константина, и легкая, почти неприметная улыбка скользнула по его губам.

Вот только была она с неприметной горчинкой. Да и как ей не быть, когда это решение лишь наполовину принадлежало ему, а на другую — про главу посольства — государю. Именно с ним он советовался буквально за полчаса до того, как выйти к остальным и сесть в это громоздкое золоченое кресло.

Тут-то и кроется закавыка с той самой горчинкой. Сам царевич решил поначалу все иначе — как с Византией, так и с булгарами, лишь в ходе беседы поменяв свою точку зрения на ту, к которой его подвел государь. Надо отдать ему должное — подводил не спеша и весьма деликатно, хотя и настойчиво.

Более того, даже выходя из императорских покоев, наследник не был до конца уверен в том, что именно так и надо поступить. Если бы не дозволение решать все по-своему, то как знать, что бы он произнес сейчас — свое или… не совсем свое. Но дед этим дозволением не освободил, а напротив — связал ему руки. Когда тебе уступают и в ответ хочется сотворить то же самое. Вот и…

И только теперь, слыша одобрительный шепоток, царевич понял, что государь и тут оказался прав.

Ну а теперь должен выйти и он сам, чтобы сказать о главном, о том, что не иуда его сын Святозар, но — истинный богатырь. Что пал он, положив несметное количество ворогов, смертию смерть поправ.

Не из-за кого-нибудь, а из-за Святозара молчали пушки, кои Бату для острастки позади своих туменов выставил. Благодаря ему не разметали они в клочья дружинников, шедших на решающий удар, отчего он и получился столь могучим. Так что Истислав может только гордиться таким отцом.

Но где же государь?!

Тут поднялся со своего места и Вячеслав Святославич. Хитер стрый. О том, что его брата — опору и подмогу посылают в Булгарию, не сказал ни слова. Об ином речь повел.

— Почто сын израдца за одним столом со мной сидит?! — грянул он. — Кто ты такой, царевич, чтоб собственной волей — ибо гласа государя я не слыхал — Истислава Иудовича вместях с самыми лучшими и именитыми мужами Руси равняти?! Кто как, а я того терпеть не желаю!

Взглядом же, горящим ненавистью к удачливому сопернику и устремленным прямо на своего братанича, он произнес: «А в первую очередь я тебя зрить не могу, да еще в этом кресле!»

Теперь получалось, что и откладывать нельзя, и дождаться государя не получится. Ах, дед, дед! Ну что ж ты занемог так некстати?!

Тут поднялся Осман Эрторгулович. Его рука явно искала саблю на боку, которой, слава богу, у него не было — не дозволено сюда с оружием заходить.

— Святозар Константинович — мой крестный отец, — негромко, чтобы не сорваться в крик, процедил Осман сквозь зубы. — Стало быть, его сын — мой брат от бога. У нас в роду не принято прощать оскорбления, наносимые братьям.

— Даже если у них такие отцы?! — насмешливо выкрикнул Вячеслав.

Трудно сказать, что, а главное, как ответил бы Осман. Может, сумел бы себя сдержать, а может, и нет.

Но Константин Николаич успел.

— Оба сядьте! Негоже за этим столом свары устраивать! — рявкнул он грозно.

В голосе металл прозвенел, да какой — куда там пушкам. Покрепче будет. Чистая сталь. Такой глас ослушаться — себе дороже. Но Вячеслав ослушался, оставаясь на ногах. Николаич же будто и не увидел, что его повеление не выполнено. Знал — начнет настаивать, так оно еще хуже выйдет. Лучше не обращать внимания.

— Что же до гостя, кой здесь сидит, то поведаю по твоей просьбе, Вячеслав Святославич, про отца его. Сразу скажу — горжусь тем, что у меня такой богатырь в родичах был!

Тут же косой взгляд в сторону бросил и заметил, как вздрогнул Истислав и вспыхнул румянец на его щеках.

«Вот и еще один союзник у меня появился, — подумал Константин и похвалил себя. — Вот мне и награда за то, что я за дедову спину хорониться не стал. Сам-то Истислав никто, но за его спиной Осман маячит, а это без малого четыре тысячи сабель, да каких звонких — заслушаешься».

Вслух же продолжил:

— Много сказывать не стану — о том более приличествует государю говорить — как да что было. Я лишь об одном упомяну — никто столь великое число ворогов Руси в геенну огненну не отправил, сколь Святозар Константинович.

— А Русь продал! — хлестнул, как булатным клинком, Вячеслав.

— За Русь он живота своего не пожалел, — отбил удар Константин. — И ты, братан мой, князь Истислав, можешь гордиться своим батюшкой.