Сокол против кречета

— Еще как сведает, — подтвердил Константин опасения боярина. — Бату в глупцы записывать — все дело на корню загубить. Но объяснить это легко. Мол, мы свое слово честно держали, а вот он — не всегда. Оттого и опаска у нас. Опять-таки не ведаем — согласится он или как. Новый уговор меж нами не то что не подписан, но даже и не составлен. А коли и согласится Бату, все едино — полки эти русскому царю в Булгарии понадобятся. С ними ему гораздо легче хана Абдуллу уговаривать. Известно, что человек гораздо податливее становится, если над его головой клинок занесен. Вот так ему и ответь.

— А про княжича юного? — напомнил Ожиг Станятович.

— И про него забывать не след. Напротив, раз уж я на такие уступки ради внука готов пойти, значит, все помыслы только о нем одном. Потому старайся разговор все время на него завернуть. Заботится, дескать, государь, как он там? Живой ли? Здоровый ли? Ну и всякое прочее. Проси, чтоб Бату сразу тебе его передал. Коли откажется — умоляй слезно, ну а уж нет, так нет. Тогда предложи на Яике обмен сделать.

— Может, потребовать, чтоб он его хоть показал? — предложил боярин. — Вдруг на самом-то деле и показывать… — и тут же испуганно осекся, заметив, как побледнел с лица государь. — Я к тому, что, может, хворает он, — поправился неловко.

— Хворает, — после недолгой паузы глухо подтвердил Константин, почти сразу справившись с секундной слабостью. — О том и я и вы ведаете — раны у него. Но требовать ничего нельзя — только просить. Откажет — ни в коем разе не настаивать. Мои люди уже выехали, но в стане у Бату им гораздо тяжелее придется, так что пускай княжич подальше от него будет.

— Что на словах передать — уразумел, — кивнул Ожиг Станятович. — Хотелось бы еще об одном узнать. Поверь, государь, — прижал он руку к сердцу. — Не из любопытства праздного вопрошаю — для дела знать надобно, ибо неведомо оно — в какую сторону все повернется. Тайное поведай. Сам-то ты что мыслишь о своих? Я к тому реку — цену каку за них готов уплатить?

— Жизнь отдать — могу, — вздохнул Константин. — Но — свою. — И отчеканил: — Русь же на родичей менять я не намерен. Нет у меня такого права, да и было бы — все одно — не стал бы!

Наступила неловкая пауза. Что говорить, коль все обговорено?

Но боярин нашелся, вспомнил:

— А… Святозар?

— И его тоже повидать попросите. Мол, пусть сам свои требования вслух произнесет, да расскажет, как он наследство при живом отце делить удумал, — почти зло произнес Константин, но вновь почти сразу взял себя в руки и спокойно продолжил: — Однако и тут настаивать не след. Нет так нет. Остальным же, кто с тобой будет, как и прежде, дела свои тайные вести. Особое внимание пушкам. Освоили их поганые или нет — вот что мне интересно.

Константин и впрямь угадал все верно. Хотя нет — угадывают ведуньи в селищах, когда девке на суженого ворожат. В державных делах — иное. Тут расчет надобен, да чтоб с учетом всех тонкостей, чтоб не просто сошлось, но кирпичик к кирпичику легло, без щелей и зазоров.

На сей раз вроде так оно и вышло.

Бату, которого второе русское посольство застало по-прежнему под Суваром, действительно отказался. Причем чем мягче становилась речь Ожига Станятовича, тем жестче следовал ответ. Чем больше уступал посол, тем сильнее давил хан, доходя до совсем невозможного.

— Пускай каан в знак доброй воли вовсе свои ту-мены распустит! — не предлагал — повелевал Бату. — Тогда я поверю, что он не держит на меня зла. Кто хочет мира, не должен извлекать свою саблю из ножен. А с Абдуллой мне его помощь не нужна — я сам управлюсь. Еще день-два, и этот град падет, а за ним придет очередь и Биляра с Булгаром. Но если к тому времени твой каан не распустит своих воинов, то я пойду дальше. Скажи ему, что я милую только тех, кто готов покорно следовать у стремени моего коня. Что же до его сынов и внуков, то негоже говорить о родичах с чужим человеком. Пусть он сам придет в мою юрту, и тогда мы будем вести речь о них. Коли его помыслы чисты, то ему не нужно опасаться моего гнева. Но я начинаю уставать в ожидании дорогого гостя, а это нехорошо.

Ожиг Станятович угодливо склонился и убыл, заверив, что передаст все в точности. А вот дальше…

Бату поначалу даже не поверил, когда прибыл очередной гонец от Орду-ичена с донесением о том, что каан урусов продолжает приближаться и до Камы ему осталось всего два дневных перехода. Уж очень поведение Константина противоречило словам его же послов. Получалось, с одной стороны, тот вроде боится Бату, да так, что готов кинуть под копыта монгольских коней половину Руси, а с другой… Словом — не получалось что-то. Ты уж или так, или эдак, а то мешанина какая-то несуразная выходит, все равно, что вареную баранину прямиком в кумыс накидать.