Соколиная охота

– Я не одобряла этого, Раймон.

– Но и не противилась. Ты женщина, Радегунда, и в данном случае я тебя не виню. Но я мужчина, и с меня совсем другой спрос. В Париже я действовал по поручению монсеньора Николая.

– Он приказал тебе убить Ефанду? – вскричала Радегунда.

– Почему же сразу убить, – пожал плечами Раймон. – Девочку поместили бы в монастырь, где ее душе ничто не угрожало бы. К сожалению, наше благое начинание закончилось неудачей. Не по моей вине, Радегунда. Ты можешь обвинять меня в чем угодно, даже в братоубийстве, хотя Гарольда я не убивал, но я христианин и не хочу, чтобы меня казнили на глазах глумящейся толпы как язычника. Это ляжет тяжким бременем не столько на мою, сколько на твою душу.

– А почему я должна верить тебе, Раймон? – тихо спросила Радегунда.

– Не хочешь верить мне, так поверь богу, сеньора, – отрезал Рюэрг.

– Что ты имеешь в виду?

– Божий суд, Радегунда. Если Людовик и Олегаст падут, то ты можешь делать все, что пожелаешь, но если они одержат победу – ты должна молчать, ибо простые смертные не вправе обсуждать волю Всевышнего.

– Хорошо, Раймон, это я тебе обещаю.

Граф Лиможский был удовлетворен разговором с женой, но слово, данное Радегундой, не решало всех его проблем. Графы Орлеанский и Неверский неожиданно проявили редкостное упорство, которое не смог поколебать даже золотой дождь, который Рюэрг обещал пролить на их головы.

– Не хочу тебя обманывать, Раймон, – спокойно сказал Эд Орлеанский. – Нам заплатили достаточно, чтобы мы не поддались на твои посулы.

– А совесть? – попробовал ухватиться за соломинку Раймон.

Граф Орлеанский засмеялся.

– Помилуй, граф, тебе ли говорить о совести. Я плохой христианин, Раймон, но мне выпал тот редкий случай, когда можно искупить все свои грехи да еще и заработать на этом. Неужели ты на моем месте поступил бы иначе?

Положа руку на сердце, граф Лиможский вынужден был признать чужую правоту. Эд Орлеанский не был кровожадным человеком, и в глубине души он, наверное, жалел юного Людовика Заику, которого родная мать подставила под удар его меча. Но так сложились обстоятельства, что эта смерть должна послужить возвышению и христианской веры, и самого Эда. В такой ситуации любой честолюбец сделал бы единственно возможный выбор.

– Я обещал Бернарду Септиманскому отомстить Карлу и Тинберге за его смерть, и сегодня пришла пора сдержать слово, данное когда-то. Эта женщина опасна, Раймон, и мне жаль, что такой разумный человек, как ты, ринулся спасать еретичку, погрязшую в связях с дьяволом. Если хочешь, я замолвлю за тебя словечко перед епископом Венелоном.

– Нет, Эд. Венелон – слишком слабая защита для потомка Меровея Венделика. Сегодня мы с тобой находимся по разные стороны барьера, и я не буду желать тебе удачи, но не огорчусь, если ты все-таки останешься жив.

– Спасибо и на этом, – усмехнулся граф Орлеанский. – Но какая все же нелепость этот божий суд.

Глава 7 Божий суд

Воислав Рерик спокойно выслушал отчет графа Лиможского. Денег было потрачено немало, но нужного результата достичь все же не удалось. Теперь все зависело от юнцов, на победу которых сам Воислав в других обстоятельствах не поставил бы и медяка. Возможно, пятнадцать лет назад он совершенно напрасно поддался на уговоры Юдифи, но теперь уже поздно было об этом сожалеть. Два отрока, зачатых во время мистерии Белтайн, уже достигли того возраста, когда боги могли использовать их для своих целей. Далеко не первый раз вышние существа ставили Воислава Рерика перед выбором, но в этот раз выбирать было особенно тяжело. Он уже многого достиг в жизни и после долгих лет скитаний вроде бы нашел наконец тихую гавань. Фрисландия вполне могла стать той землей, где он мог бы дожить отпущенный ему срок в относительном спокойствии и достатке. Но как раз в этот момент перед ним открылась новая дорога…

Воислав пристально посмотрел на боготура Осташа, спокойно сидевшего у стола. Они не виделись двадцать лет, и оба за эти годы отнюдь не помолодели. И хотя Осташ держался по-прежнему бодро, но было бы слишком смелым утверждать, что прожитые годы не давили на его плечи тяжким грузом. Боготур разменял седьмой десяток, в эти годы ведун бога Велеса уже вправе поменять меч на посох волхва, однако радимич почему-то с переменами не торопился. Его волосы и борода были тронуты сединой, но еще сохраняли свой природный цвет, а широкие плечи не сутулились под тяжестью кольчуги, которую он не собирался снимать в этом городе, абсолютно чужом для него.

– Мне уже пятьдесят лет, Осташ, а ты предлагаешь начать все сначала.

– Никто не знает срок, отпущенный ему богами, – спокойно отозвался старый боготур. – Мы можем только предполагать, какую судьбу они нам уготовили. Выбор всегда остается за человеком. Я не обещаю тебе сладкой жизни ни в Новгородчине, ни на Руси. Зато у тебя появится возможность оставить след в этом мире, что, надо полагать, будет оценено и в том.

– Свои следы я оставил едва ли не по всему европейскому и африканскому побережью, – невесело усмехнулся Рерик.