Соколиная охота

– Ты отдашь свою душу мне в залог, – холодно сказала Тинберга. – Великая Мать станет ее хранительницей. Великая Мать, породившая не только Гвидона и Нуда, но и Христа. Если ты нарушишь слово, данное мне, то твоя душа неизбежно окажется в аду, а если сдержишь его, то я верну ее тебе.

Карл искал глазами одежду, он хотел немедленно бежать из этой комнаты к епископу Эброину. Рассказать ему все и покаяться во всех своих грехах. Спасти свою душу, даже ценой жизни. Разве не епископ Эброин говорил, что женщина – это сосуд зла, что именно женщина повинна в изгнании людей из рая. Но Карлу повезло, похоже, еще меньше, чем Адаму, поскольку его Ева вымостила ему дорогу в ад.

А ведь он мог бы давно разрешить все вопросы. Правда, для этого ему пришлось бы отречься от собственной матери и от короны, ибо суд над Юдифью в той ситуации неизбежно привел бы к поражению Карла. Лотарь восторжествовал бы над младшими братьями и лишил бы Карла не только короны, но и жизни. Король промолчал там, где любой другой христианин неизбежно сказал бы «да». Выходит, королю можно то, чего нельзя обычным смертным? Ведь промолчал не только Карл, но и Драгон. Промолчали даже злобные фанатики Эброин из Нанта и Венелон из Санса.

Почему они все молчали? Почему епископы не потребовали суда над Юдифью уже тогда? Почему вспомнили о ее грехе только после того, как победа у Фонтенуа была уже одержана? Не потому ли, что и они боялись потерять власть? Ведь поражение Карла обернулось бы и их поражением! Вряд ли папа Евгений и император Лотарь простили бы им бунт против высшей духовной и светской власти. А потом они все поспешили объявить битву при Фонтенуа божьим судом, хотя отлично знали, что в этом деле не обошлось без вмешательства дьявола.

Выходит, власть стоит потерянной души? Или человеку, наделенному властью, дозволено в критической ситуации припасть к языческому источнику, чтобы набраться из него силы, необходимой для продолжения борьбы? Иначе чем же тогда владыка отличается от простого смертного? Не для того ли всемогущий допустил, чтобы в мире этом и том правил и еще некто, тоже дарующий удачу, пусть и нечистыми руками?

Карл и сам не заметил, как вновь оказался на ложе рядом с Тинбергой. Теперь он смотрел на эту женщину и на ее вздымающийся живот совсем другими глазами. Похоже, Тинберга послана Карлу именно для того, чтобы в критический момент проводить его туда, куда он сам никогда не найдет дорогу. Но и воздаяние за грех в этом случае падет на ее, а не на его голову. Ведь он всего лишь ведомый на этой черной тропе.

Карл провел рукой по теплому животу Тинберги и с удовольствием отметил, как сладкая дрожь пошла по ее телу. В ее теле был разлит яд, который мог стать для него лекарством, ибо давно известно – то, что убивает одних, других лечит. Черная кровь Нуда Среброрукого, именуемого также Велесом, должна была утроить силы Карла и помочь ему победить всех своих врагов. А плата была приемлемой. Он отдавал душу, но всего лишь в заклад, причем той, которая была прародительницей всего сущего и в мире этом, и в мире том. Ноги Тинберги дрогнули и стали раздвигаться. Карл увидел тайный знак, похожий на паука, вытатуированный у нее в паху, всхлипнул от страха и отвращения, но все же припал пересохшими губами к источнику всех наслаждений и бед.

Раймон Рюэрг выслушал королеву Тинбергу молча. Их встреча состоялась в доме покойного коннетабля Виллельма, где ныне всем распоряжалась его старшая дочь Хирменгарда, вдова недавно убитого Гонселина Анжерского. Она спокойно отнеслась к смерти мужа, с которым прожила в браке два года, но очень сокрушалась по поводу смерти отца.

У коннетабля Виллельма не было сыновей, и все свое немалое богатство он оставил дочерям. Надо полагать, Хирменгарда недолго останется вдовой, и если женихи еще не выстраивались в очередь у ее дверей, то только потому, что об этой молодой женщине шла дурная слава. Все парижские сплетники знали, что старшая дочь коннетабля Виллельма путалась с язычником-варягом, а это, надо полагать, не прошло бесследно ни для ее души, ни для заметно отяжелевшего тела.

Хирменгарда ждала ребенка и без стеснения объявила его отпрыском умершего графа Анжерского. Пока никто не торопился ее опровергать, хотя вряд ли братья Гонселина согласятся поделиться родовыми богатствами с этим бастардом, прижитым невесть от кого.

Впрочем, Раймона Рюэрга не очень волновали чужие проблемы, тут со своими бы разобраться. Поражение при Даксе лишило честолюбивого Раймона не только графского титула, но и обширных земель, которые он считал уже почти своими. Если бы Пипин Аквитанский и прочие сеньоры учли интересы Раймона Рюэрга в договоре, предлагаемом Карлу для подписания, то он приложил бы максимум усилий, дабы уговорить короля согласиться с изложенными там условиями. К сожалению, победители забыли о графе Лиможском, более того, они недвусмысленно дали понять, что его пребывание на этом свете, скорее всего, не затянется, особенно если он не смирится с неизбежным и станет путаться под ногами у людей, озабоченных собственными проблемами.