Соколиная охота

– Да? В туалет вышла? – ехидно переспросила Любка. – Прямо вместе с одеялом? И, между прочим, я уже целый час не сплю, а ее все нету! Не иначе как утонула она в туалете! Раз вы не верите, что перевели ее…

– Но кто же ночью переводит? – продолжала спорить Анна. – И в таком случае, мы бы слышали.

У меня, например, очень чуткий сон…

– Был бы чуткий сон, от собственного храпа просыпалась бы, – вполголоса парировала Любка, оставив за собой последнее слово.

– А между прочим, – задумчиво пробормотала Надежда скорее самой себе, – мне ночью показалось, что в палате кто-то ходит… Но я не проснулась, – призналась она покаянно.

В это время в палату вошла сестра Людочка с обычной утренней процедурой – она несла в руке четыре градусника.

– Дамы, дамы! Разбирайте термометры! – крикнула она звонко.

– А куда перевели нашу Сырникову? – осведомилась Анна Поросенко с ноткой осуждения.

– Да-да, куда вы дели нашу Революцию Михайловну? – поддержала Любка.

– Как перевели? – Людочка изумленно уставилась на пустую кровать. – Никто ее никуда не переводил… насколько я знаю… Подождите-ка, я в журнале посмотрю.

Через несколько минут она вернулась, совершенно растерянная, и сообщила:

– В журнале никаких пометок нет, а на Сырникову сегодня и питание выписано, и лекарства, и процедуры… Куда же она подевалась? Может, она самовольно домой ушла?

– Посреди ночи? – саркастически спросила Надежда. – Да еще и одеяло с собой прихватила?

– А это как раз понятно, – вступила Любка, – сейчас холодно, одежду она не смогла раздобыть, вот и завернулась в одеяло, как индеец, все-таки теплее…

– И приличнее, – подтвердила Надежда.

– Что вы мне голову морочите? – рассердилась Людочка. – Одеяло казенное прихватила, а халат и тапочки остались?!

Она побежала сообщить о ЧП дежурному врачу.

Надежда задумалась. Исчезновение Сырниковой очень ей не нравилось. В то, что эта немолодая тетка сама куда-то отправилась посреди ночи босиком и в одеяле, никто не поверит. Да она и не проснулась бы среди ночи.

Остается признать неприятный факт – Сырникову похитили. А судя по тому, что они все ничего не слышали и даже не проснулись, Сырникову перед похищением либо оглушили, либо чем-то усыпили.

– Странные дела творятся в этой больнице, – сказала Надежда сама себе тихонько.

Опять-таки, рассуждая логически: кому могла понадобиться эта старая галоша? Сокровищ мадам Сырникова не имела, рассчитывать на выкуп похитителям не приходится: на месте родственников Надежда не только ничего не заплатила бы за возвращение Велоры Михайловны, но, наоборот, приплатила бы за то, чтобы ее не возвращали как можно дольше. Если бы, конечно, у нее было что приплатить.

Надежда вспомнила последний визит к Сырниковой ее племянницы, какими глазами та смотрела на беспрерывно ворчащую тетю, и убедилась, что права.

Она снова задумалась, уставясь на пустую койку Сырниковой… И вдруг ее осенило:

– Кровать!

– Что – кровать? – спросила Любка. – При чем тут кровать?

Надежда опомнилась и сказала Любке, что еще не спятила, просто она вслух думает. Но дальше она стала думать про себя и думала вот что: эта кровать только со вчерашнего вечера стала Велориной, до этого на ней лежала Надежда, и Сырникова вчера со скандалом заставила ее поменяться – ей, видите ли, душно и дует от дверей!

Стало быть, вполне можно предположить, что тем, кто похитил Сырникову, на самом деле была нужна она, Надежда?

„И для какого беса я им нужна? – думала Надежда. – По справедливости, ко мне относится все то, что я перечисляла в случае в Велорой… Ну разве что чуть помоложе и характер получше, но о последнем не мне судить… А так – ни сокровищ, ни выкупа им не сможет предоставить мой муж. Вот если бы бандиты похитили, страшно подумать, кота Бейсика, тогда муж своротил бы горы, достал любые деньги и заплатил выкуп! А ради меня – вряд ли…“

Последние грустные мысли были навеяны бесконечными разговорами о коте, которыми Сан Саныч, навещая жену в больнице, считал своим долгом развлекать ее. Он с такой нежностью говорил о коте, что Надежда ревновала мужа самым вульгарным образом.

Она давно знала, что муж кота любит больше, чем жену, но не могла с этим смириться.

И сейчас Надежда так расстроилась, что даже отвлеклась от основной мысли своих рассуждений.

В палату заглянула тетя Дуня. Вид у нее был весьма помятый. Она взглянула на пустую кровать у окна и ничего не спросила. Вообще сегодня она вела себя подозрительно тихо, прятала глаза и больше глядела в пол.

– Тетя Дуня, как сторож себя чувствует, полегчало ему? – спросила Надежда.

Тетя Дуня, услышав голос Надежды, вдруг дико оглянулась, вздрогнула и бросилась из палаты, теряя на ходу тапочки.

– Перепила, видно, вчера бабулька, – авторитетно заявила Любка, – черти мерещатся.

– Так и белую горячку недолго получить! – поддержала разговор Поросенке.

Они с Любкой заспорили, бывает ли у женщин белая горячка, но Надежда участия в споре не принимала. Она напряженно думала.