Орел помоложе своего соседа, но и ему на долгом веку не раз приходилось противоборствовать вражьей силе. Основан он царем Иваном Грозным как укрепленный пункт от набегов татар. В 1611 году Орел был сильно разрушен и разграблен польскими интервентами, потом неоднократно разбойничали в нем крымские татары. Но тяжелее немецкого ярма не было…
В 2 часа 20 минут предрассветную тишину, царившую над степью, разорвал необычный гром канонады.
— Началось, товарищ командир? — тревожно посмотрел на меня сержант Терентьев.
— Как видно, началось, — ответил я, прислушиваясь к нарастающему гулу в стороне Понырей.
Орудия, пулеметы и минометы били беспрерывно в течение получаса. Мы знали, что это артиллерия 13-й армии вела контрподготовку к наступлению. И тем не менее удивлялись: Как же так? Вроде бы первым должен начинать артподготовку противник. Ведь он же готовился к наступлению. Выходит, наши опередили?
Так оно и было. Наши открыли упредительный огонь за десять минут до начала предполагавшейся артиллерийской подготовки врага. Значит, немецко-фашистское командование оказалось застигнутым врасплох. По всей видимости, именно поэтому вражеская артподготовка началась лишь спустя два часа десять минут. Немного погодя огонь настолько усилился, что даже в Фатеже дрожала земля: артиллеристы начали повторную контрподготовку.
Мы стояли у самолетов и ожидали возвращения из разведки заместителя командира второй авиаэскадрильи Василия Лимаренко с одним из летчиков. Едва солнце успело бросить первую позолоту на аэродром, как из-за леса показалась пара Яковлевых.
— Они! — с облегчением воскликнули ребята и бросились к командному пункту.
Василий, сняв шлемофон и пригладив растрепанные волосы, подошел к Мельникову.
— Что там? — спросил командир.
— Дуэль. Наши стреляют, немцы стреляют. Дым и огонь. Над позициями тринадцатой армии — тучи бомбардировщиков.
В это время из землянки выбежал начальник штаба и передал приказ комдива на вылет.
— По самолетам! — раздался басистый голос Мельникова.
Звено за звеном, эскадрилья за эскадрильей поднимались в воздух и шли туда, где разгоралась грандиозная битва; где дрались солдат с солдатом, танк с танком, орудие с орудием, самолет с самолетом; где полыхала окутанная гарью земля, вздымающая фонтаны взрывов в грозно гудящее небо; где из-за сплошных волн бомбардировщиков, штурмовиков и истребителей не было видно солнца. Дрался наш полк и соседние части дивизии, дрались другие соединения 16-й воздушной армии. На смену одной группе вылетала другая, на смену второй — третья. Волна за волной, поток за потоком…
— Справа юнкерсы, — подсказывала наземная станция наведения Приклад. Атакуйте.
И спустя несколько минут снова:
— Сокол, я — Приклад. Слева хейнкели.
Откуда-то доносился голос Пули:
— Внимание, сзади мессеры…
— Я — Сокол. Иду в атаку! — слышалось в ответ.
Сверкают пушечные и пулеметные трассы, бешено несутся яки, фоккеры, мессеры. То вспыхнет наш самолет, то взорвется фашистская машина. Огненные факелы прочеркивают небо сверху вниз, вдоль и поперек.
Мы вылетели уже после третьей заправки, но конца боя не видно. Деремся на высотах от бреющего полета до 4000–5000 метров. А впереди еще несколько часов светлого времени, в немыслимом круговороте еще предстоит выполнить два-три вылета. К концу жаркого июльского дня командира полка вызвали в штаб дивизии. Возвратился Мельников через час-полтора и снова, как вчера вечером, собрал руководящий состав.
— Сегодня дивизия сбила тридцать один самолет противника, подбила десять, — сообщил он. Чуть опустив крутую лобастую голову, добавил негромко: — Своих потеряла пять летчиков и десять самолетов… Завтра с рассветом — в воздух. Вопросы?
Все молчали. Вопросов не было.
— Первая эскадрилья готова в бой? — вскинул голову командир.
— Готова!
— Вторая?
— Так точно!
— Третья?
— Да.
Ответы были такими же, как и вчера. Суровое лицо подполковника тронула едва приметная улыбка.
— Добро, соколы, добро. Пойдемте поужинаем.
Мы направились к выходу, уступая дорогу командиру. Неожиданно зазвонил телефон. Мельников взял трубку:
— Да! Какая новость? Ну-у?! Спасибо. Передам… Обмыть? Найдется чем…
Мы слушали разговор Евгения Петровича. Его лицо заметно повеселело. Чему это он радуется? Долго ожидать не пришлось. Положив трубку, он сказал:
— Ну, Чубчик, — это относилось ко мне (ребята иногда называли меня так), поздравляю! Командир дивизии только что передал: тебе присвоено звание лейтенанта. Приказ получим на днях.
Меня начали поздравлять — тормошить, пинать кулачищами, теребить за. уши и волосы.
— Имениннику! — поддал в бок Иван Федорович Балюк.
— С очередным! — хлопнул по спине Петр Денисович Ганзеев.
— Ну будет, будет вам, — хохотал Евгений Петрович. — Парень и так едва на ногах стоит. Пошли в столовую, выпьем за нового лейтенанта.
За столами уже сидели летчики. Весть о присвоении мне очередного звания каким-то образом дошла и до них.