Соколиные перья и зеркало Кощеевны (СИ)

— Евангелина Романовна, вы мне поможете? — спросил он, находя нужный трек.

У Евы все внутри похолодело.

«Что он задумал? Он издевается? Тоже мне сын папиного боевого товарища!» Впрочем, откуда ему знать, что танцы — это самый жуткий страх в ее жизни? Хуже страха смерти. Про крымскую жужелицу Ева не рассказывала даже Ксюше.

В своей первой школе друзей Ева так и не завела. Одноклассники с охотой у нее списывали французский и литературу с историей, но сближаться не стремились, считая ее скучной, старомодной и попросту странной. Что поделать, пению под входившее в моду домашнее караоке и просмотр популярных программ, вроде «Хрустального граммофона» и «Корпорации звезд», она предпочитала чтение книг. И танцевать, в отличие от других девочек, она не умела, считая себя для этого слишком полной и неуклюжей.

Вслед за непониманием последовали и насмешки, причем производное от фамилии прозвище Коржик, которое прилепили мальчишки, выглядело самым безобидным. Особенную изобретательность на этом поприще проявляла Танечка Еланьина, умевшая из любой, даже самой незначительной мелочи сделать предмет для злых шуток и колких замечаний. И, возможно, Ева бы не обращала на злопыхательницу внимания, но Танечка считалась первой красавицей и законодательницей моды на параллели. Она пользовалась в классе непререкаемым авторитетом, поэтому ее подружки, чтобы завоевать ее внимание и откровенно подольститься, хохотали до упаду над любой глупостью, подаваемой как верх остроумия. Танечка удовлетворенно улыбалась и все поглаживала висевший у нее на шее черный кулон в виде маленького зеркальца.

Даже когда Ева после десяти ангин похудела и сделала новую прическу, Танечка и ее подпевалы продолжали видеть в ней странную и неуклюжую любительницу никому не нужных книг. И все попытки их в этом разубедить рассыпались прахом.

На новогодний вечер в восьмом классе Ева надела облегающее синее платье с пайетками, которое папа ей привез из командировки в Европу, и распустила волосы. Поначалу девочки глянули на нее с явным восхищением, некоторые даже с завистью, а мальчики и вовсе словно впервые увидели. По классу прошел шепоток. Несколько мгновений Ева чувствовала себя Золушкой, явившейся на бал и ожидающей своего принца. Тем более что медленные танцы у нее вполне получались, да и ритмично дергаться в кругу она могла не хуже других. Один из мальчиков уже поднялся со своего места, чтобы ее пригласить.

Но тут, как джокер из колоды или злой клоун из табакерки, откуда-то выскочила Танечка.

— Ой, смотрите, крымская жужелица! — воскликнула она, теребя свой неизменный кулон и указывая на Еву.

В тот же миг все очарование распалось, потонув во взрыве нарочитого, колючего смеха, рассыпавшегося по классу осколками разбитого зеркала тролля из «Снежной королевы». У Танечки осколок сидел явно в глазу. И как Ева могла спорить, если ее переливающееся в свете праздничных огней платье и в самом деле напоминало синий панцирь крымского эндемика, которого они изучали на уроке биологии.

Ева убежала из класса и остаток вечера прорыдала на лестнице, чувствуя, как колючие смешинки впиваются ей в кожу осколками ледяного зеркала разбитых надежд. Ей казалось, что тело скукоживается, а пайетки на платье сплавляются в жесткий хитиновый покров. Стоит ли говорить, что после этого вечера она еще больше возненавидела танцы, а в конце года с радостью ушла из этой школы. Хотя учеба в физмате у нее не задалась, именно в лицее она встретила свою первую школьную подругу Ксюшу. Вот только на танцы с тех пор больше не ходила.

В университете Ева честно пыталась преодолеть травму, даже посещала полгода курсы сальсы вместе с другими девчонками с кафедр португальского и испанского. Но все без толку. Даже самый простой базовый шаг ей не давался. Она чувствовала, будто ее тело заковано то ли в хитиновый панцирь, то ли в неудобный ортопедический корсет, сковывающий любые движения. А в ритм самбы или босса-новы и вовсе не попадала, хотя музыку слышала.

И вот теперь Филипп предложил не просто пройтись в медленном танце по полутемному залу, а выйти на сцену перед не признающими авторитетов, но подмечающими любой промах беспощадными тинэйджерками. Достойными наследницами злобной Танечки и ее подпевал-подруг. И как избежать позора, Ева не знала. Мысли в голове застыли, мир померк, сделавшись черно-белой выцветшей газетной вырезкой, а тело посреди летнего зноя превратилось в сосульку. Уж лучше бы она изучала румынский или ретороманский! Уж лучше бы никогда не приезжала в этот лагерь и не встречала Филиппа!

Впрочем, он, похоже, действительно ни о чем не догадывался и, видимо, даже представить не мог девушку, которая до колик боится танцев. Но выходить из положения как-то следовало. Поэтому, даже не поведя бровью и делая вид, что все под контролем и именно так задумано, Филипп усадил почти бесчувственную Еву за компьютер, показывая, как переключать треки, еще раз отрегулировал звук, переводя его на внешние динамики, но не на полную громкость, а сам поднялся на сцену, где уже ждала мигом воодушевившаяся Ника.