Соколиные перья и зеркало Кощеевны (СИ)

Деревня, которую они по дороге в лагерь оставляли слегка в стороне, при ближайшем рассмотрении производила не такое уж удручающее впечатление. Кроме нескольких заброшенных покосившихся изб с провалившимися крышами, большинство домов выглядели ухоженными и радовали глаз новым шифером и недавно покрашенным кружевом наличников. Да и техника на дворе бывшей колхозной усадьбы хотя и не блистала новизной, но не производила впечатление заброшенности. На некоторых участках, куда на лето приезжали дачники, стояли недорогие иномарки.

Хотя оставшиеся в Наукограде представители старшего поколения семьи Коржиных и родные по материнской линии поголовно имели высшее образование, а кое-кто даже научные степени, продолжая преподавать в университете или работать в кое-как выживающих НИИ, опыт общения с деревенскими бабушками Ева все же имела. Пару лет назад вместе с учившейся на этномузыковеда Василисой Мудрицкой она ездила в экспедицию, помогая подруге детства собирать фольклор русского населения Сибири. Обнаружить в окрестностях Наукограда деревню староверов, бежавших от гонений в Польшу, а при Екатерине переселенных за Урал, оказалось не менее интересно, чем слушать фадо в португальском рыбачьем поселке.

Знакомая Филиппа, восьмидесятивосьмилетняя Екатерина Прохоровна, сразу их признала и пригласила на чай. Ева с Филиппом не стали обижать старушку отказом. Все-таки они еще имели определенный запас времени, а в случае опоздания на вечерние занятия Ксюша обещала их прикрыть.

Любопытное солнце, пробираясь в чистенькую аккуратную горенку сквозь выцветшие, когда-то веселые ситцевые занавески, разглядывало разноцветные полоски устилавших пол домотканых половичков, подбиралось к застеленному вышитой салфеточкой старинному комоду, на котором стояли пожелтевшие черно-белые фотографии в деревянных рамках. Екатерина Прохоровна уже десять лет как овдовела, дети из города приезжали нечасто.

— Конечно, я помню Зорянку, — наливая заварку из чайника с пестрыми цветочками и накладывая в вазочку ароматное малиновое варенье, кивала она. — Стояла на месте вашего лагеря аж до шестидесятого года. И кузнеца Филиппа помню. Он слыл сильным знахарем, как-то раз еще до войны кровь мне маленькой заговаривал. Отца его, Семена, я не застала. Но знаю, что на месте кузни и деревенского кладбища, где его похоронили, теперь у вас клуб стоит.

Еву аж передернуло. Вот тебе и пляски на костях. То-то ее что-то удерживало от походов на дискотеку. Филипп тоже поскучнел и помрачнел.

— Ты же не знал, — шепнула ему Ева.

— Мог бы и догадаться. Теперь бы еще понять, для чего Карине Ищеевой понадобилось старые кости ворошить!

Не допив чай, он спросил у Екатерины Прохоровны, не надо ли ей наколоть дров, и, получив согласие, не менее часа вымещал досаду на ни в чем не повинных сосновых и березовых чурбаках. Дело у него спорилось. Ева едва успевала подбирать и складывать в поленницу разлетавшиеся из-под топора ровные чурочки.

Обратный путь напоминал полет на крыльях демона. Вцепившись в Филиппа, который врубил форсаж, или как это называлось, и гнал всю дорогу, не обращая внимания ни на какие неровности, Ева прилагала титанические усилия, чтобы не свалиться и не прокусить насквозь язык или губы. О том, что они могут врезаться в дерево или вообще сверзиться в Оку, она старалась даже не думать.

Прибыли они почти без опоздания, пропустив только полдник. За всю дорогу Филипп не проронил ни слова. Вечером во время генеральной репетиции к фестивалю сидел за пультом с каменным лицом, а когда Ника Короткова и ее подруги вышли на сцену с идеально отрепетированной босса-новой, просто болезненно скривился, видимо, вспомнив их зажигательный танец. Ева его понимала. Она бы тоже вряд ли обрадовалась, узнав, что едва не занялась любовью на могиле прапрадедушки и, возможно, других предков. После отбоя Филипп, не попрощавшись, сел на мотоцикл и куда-то умотал.

— Вы что, поссорились? — подступилась к Еве Ксюша.

Пришлось все рассказать.

— Ну и с чего его так бомбануло? — не поняла подруга. — Подумаешь. Весь центр Москвы стоит на чьих-то костях. В районе Марьиной рощи вообще то ли холерное, то ли чумное кладбище было.

— Куда он мог поехать? — забеспокоилась Ева, пытаясь в приглушенных звуках засыпающего лагеря различить шелест крыльев или шум мотора.

— Да никуда, — нахмурилась Ксюша. — Небось просто гоняет по пустой трассе. Ближе к утру вернется.

Подруга оказалась права. Хотя мотоцикла Ева так и не услышала, на рассвете ее снова разбудил приветственный клекот и шум крыльев. На этот раз сокол в комнату не стал залетать, но положил на подоконник маленький букетик полевых цветов, составленный из мяты, зверобоя, иван-да-марьи, крапивы и клевера, ценимых в народной медицине в том числе и за способность отпугивать нечистую силу.

За завтраком и еще до этого в сети Филипп извинился за вчерашнюю вспышку и предлагал Еве отвезти ее на занятие в особняк Ищеевой. Но Карина предусмотрительно написала, что пришлет машину.