Соколиные перья и зеркало Кощеевны (СИ)

— Что смотришь? — лукаво улыбнулась Ксюша Филиппу. — Волков не видел? Не всем же по поднебесью летать.

Через миг она обратилась, присоединившись к сцепившимся с монстрами собратьям. Лева в облике медведя отбивался от десятка чудовищ. За миг до того, как сомкнувшаяся за спиной эхеле лесная чаща скрыла место побоища, Ева увидела, как Шатунов-младший вступил в единоборство со Скипером, пытаясь пригнуть чудовищную выю к земле. Бык норовил поддеть противника на рога и растоптать копытами. Волки-дозорные, ведомые Ксюшей и ее бравым дедом, рвали на клочки монстров, загоняя их к берегу реки Смородины.

— Не стоило их одних отпускать! — нахмурился Филипп, когда шум битвы стих вдалеке. — Может быть, за ними вернуться? Мамонт ведь тоже чего-то в бою стоит.

— И волков жалко, — вздохнула Ева, вспоминая обитателей гостеприимной пещеры.

— Лева с Ксюшей нас обязательно нагонят, — пообещала Маша. — А волки несут этот дозор уже несколько тысяч лет.

В самом деле, вскоре лес раздвинулся, выпуская Ксюшу и ее деда. Серый Волк, бережно придерживая, нес на спине бесчувственного окровавленного Леву.

— Говорила я этому шаману-недоучке, что не по силам он соперника себе избрал, — ворчала Ксюша, отфыркиваясь и одеваясь, пока Ева и Филипп занимались перевязкой, а заодно пытались согреть и привести в чувство раненого.

После превращения в человека Лева тоже остался нагишом, но сейчас существовали проблемы куда важнее неподобающего внешнего вида чужого мужа. Скипер пропорол ему ногу и едва не выпустил кишки. Филипп, сделав из рубашки жгут достаточно профессионально остановил кровь, Ева с помощью чудодейственных снадобий тонких миров очищала и заживляла раны. Маша кивала им с одобрением, а сама продолжала играть, изливая переживания в мелодии.

— Да подумаешь, обычная рана матадора, — кое-как придя в себя, успокаивал товарищей Лева. — В прошлом году меня вообще, как шалтая-болтая, по косточкам собирали.

— А в этом ты посовестился взять у Водяного Живой и Мертвой воды, — с легким укором поцеловала его ненадолго прервавшая наигрыш Маша.

— Так не понадобилось же, — с обезоруживающей улыбкой заключил ее в объятья Лева.

Филипп и Ева последовали их примеру. Благо мамонт-эхеле прокладывал дорогу сам, словно богатырский конь, в один шаг преодолевая по десятку верст, развивая скорость гоночного автомобиля на подготовленной трассе. Горные кряжи и курумы побережья Смородины остались где-то вдалеке. Лес снова вернул осеннее убранство, в предрассветном сумраке пускай и не ласкавшее взор буйством насыщенных красок, но зато освежавшее дыхание ароматами жимолости, малины и яблок. Вдали кто-то прочищал горло, готовясь, видимо, исполнить специально для Филиппа песню о свободе. До Озера Водяного, по расчетам Евы, осталось не более пятидесяти километров.

Однако, едва они выехали на отмечавшую прошлое поражение Скипера проклятую гарь, оказалось, что вызванные зеркалом Карины чудовища их не только настигли, но даже обогнали, преграждая дорогу. Видимо, в этом месте оставался незапечатанный проход в Навь, которым ее порождения сейчас и воспользовались. Скипер рыл землю копытом, надеясь на реванш.

Ева затравленно глянула на Леву. Хотя кудесник уже почти пришел в себя, но колдовать не мог, Ксюшины родные остались далеко, а она одна с полчищами чудовищ точно бы не справилась.

Маша передала мужу свирель и испытующе глянула на Филиппа.

— А вот теперь, брат, кажется, пора! — сказала она, начиная преображаться. — Загоним всю эту гниль обратно во тьму, призвав на помощь пламя Верхнего мира?

— Я с первого дня плена мечтал за все хорошее поквитаться, — сурово сверкнув глазами, решительно проговорил Филипп.

— Но сначала находился под заклятьем, а потом не знал, как обрести крылья, — ободряюще кивнул ему Лева.

— Все будет хорошо, — пообещал Филипп, с ласковым поцелуем осторожно отстранив судорожно вцепившуюся в него Еву.

Еще не истаял на губах вкус его поцелуя, еще кожа не забыла тепло его рук, а над пустошью в сиянии огненных крыл, разгоняющем остатки сумрака и затмевающем лучи восходящего солнца, поднялись две дивные птицы. Филипп предстал в образе Финиста-Рарога — птицы огня.

Соколиные очи метали молнии, а белое пламя, срывавшееся с крыл, напоминало даже не экзосферные протуберанцы, а взрыв сверхновой. Впрочем, осознавший свою сущность и впервые принявший истинную форму Филипп и в самом деле уподобился взошедшей на обновленном небосклоне утренней звезде. А пламя Верхнего мира, которое он призвал для защиты тех, кого любил, оказалось оружием не менее грозным, нежели реактивная артиллерия, где служил его отец, и программное обеспечение к которой разрабатывал на военной кафедре он сам.