Соколиные перья и зеркало Кощеевны (СИ)

— Безумная ночка, — пробормотала, покачав головой, Дина.

— И откуда в нашем лесу опять взялся сокол? — придерживая нижнюю челюсть, прошепелявил Вадик.

— Видимо, у него гнездо рядом, а мы его потревожили, — уверенно пояснила Ксюша, вслед за Филиппом подавая Еве руку.

Та сделала попытку подняться, но ноги отказались ее держать. Ужас от пережитого только что кошмара и страх за Филиппа сковали сердце панцирем вечной мерзлоты, едва ли не останавливая его. Еловые ветви закружились перед глазами, и мир для нее померк. Последним, что она запомнила, были руки Балобанова, подхватившие ее.

— Ева, очнись? Ну, пожалуйста!

— Этот гад точно ее не придушил? Вон какие следы от пальцев. Только побои снимать.

— Кажется, в себя приходит.

Ева открыла глаза. Она лежала на своей постели поверх покрывала. Над ней склонялся Филипп. Ксюша с ватным диском, пропитанным нашатырем, и Дина с бутылкой воды и мокрой тряпицей хлопотали рядом. Девочки-практикантки обмахивали ее сделанным для китайской программы веером.

— Так что случилось? Где у тебя и что болит? — волновался Филипп.

— Совсем ты, подруга, пить не умеешь, — покачала головой Ксюша, протягивая ей чашку чая явно с лимоном или аспирином.

— Да при чем тут выпивка? — встал на защиту Евы Филипп. — На нее напали!

При воспоминании о нападении и своем ротозействе Ева наконец расплакалась. Отвернувшись ото всех к стенке, она потянулась за платком, который на всякий случай всегда лежал под подушкой, и уколола пальцы о жесткий наконечник, вытаскивая завернутое в тряпицу заветное перо.

— Да ты же сама его туда положила, — принялась увещевать ее Ксюша, увидев, что Ева бьется в истерике то ли от радости, то ли от испуга. — Когда мы переодевались перед фестивалем.

Ева не стала спорить, хотя точно помнила, что во время праздника перо находилось при ней. Похоже, заветный дар леса обладал своей волей. Она глянула на Филиппа, стискивая его руку и прижимая к разукрашенной синяками груди соколиное перо. Дина мигнула девочкам и Вадику, что пора уходить. В конце концов, неугомонному адепту диджериду самому сейчас требовался отдых.

Ксюша и Филипп помогли Еве добраться до душа. Голова все еще кружилась, а ноги казались аморфной массой, лишенной костей. Однако элементарная брезгливость требовала смыть скверну, ощущавшуюся как липкая ядовитая слизь.

На время купания, после которого она почувствовала себя немного лучше, Ева отдала многострадальное перо на хранение Филиппу, точно зная почему-то, что насовсем он его уже не сможет забрать. Магический амулет связал их незримыми нитями судьбы. Не просто так перья соколов или орлов составляли часть убора шаманов разных народов, указывая на связь с Верхним миром.

Обратный путь до кровати Ева все же проделала опять у любимого на руках, придерживая его за шею, и, едва коснувшись подушки, провалилась в странную тяжелую дрему.

На этот раз она не наблюдала за полетом сокола, а то ли на крыльях, то ли просто по воле ветра летела в небесах. Преодолев таким образом Оку, она снова оказалась под окном знакомого особняка в английском стиле.

Карина с распущенными волосами и в шаманском облачении, совсем не вязавшемся с имиджем деловой леди, стояла посреди освещенного свечами кабинета, в углу которого клубилось тьмой большое, в человеческий рост, зеркало. Сделанное то ли из обсидиана, то ли застывшей смолы, оно, казалось, поглощало свет. Постепенно из глубины зазеркалья начали проступать неясные тени, среди которых Ева различила Константина Щаславовича Бессмертного и какую-то женщину, схожую с Ищеевой лицом.

Карина вытащила соколиное перо, положила его на некое подобие каменного жертвенника, где уже лежали какие-то травы, камни и обломки длинной иглы. Вытащила изогнутый и явно очень острый нож, сделала на руке надрез, обильно кропя все ингредиенты кровью, провела над ними какие-то непонятные манипуляции, а потом все сожгла, раскачиваясь в экстатическом трансе.

Отделенные незримой преградой тени выжидающе смотрели на Карину. Та стояла возле жертвенника и с явным усилием, точно нить из кудели или даже проволоку из стального бруска, вытягивала из зеркала невидимые, похожие на смолу или вар, черные нити, пытаясь, смешав их с пеплом, соединить обломки иглы. Но ничего не происходило. Опаленные куски стальной проволоки неподвижно лежали на жертвеннике, присыпанные кучкой серого пепла.

Сначала нити-щупальца сделались короче, подобно убегающим от взбирающегося в зенит солнца теням, а потом и вовсе убрались, оставив лишь темную пустую поверхность, призраки зазеркалья отступили. Карина, разметав по плечам волосы и тяжело переводя дух, оперлась на жертвенник, а потом издала рык раненной львицы. Отстукивая барабанную дробь каблуками, она вылетела из кабинета, а через несколько мгновений вернулась, волоча за шкирку телохранителя. Громила упирался, но не мог совладать с разъяренной ведьмой.

— Ты что за палево мне притащил, бычара? — взревела Карина, тыча охранника лицом в алтарь, точно шкодливого котенка. — Какую курицу ощипал? Хочешь, чтобы я тебя обратно в Навь на пустошь к немертвым вернула?