Сокольницкий сад

ПИСЬМО XVIII От Б. Б. к С. С.

Я в сомнении, Всеволод! в таком сомнении, которым сердце у меня тлится. Вообрази себе: с душою, готовою к наслаждениям, сбираюсь я в Сокольники как в рай. Что же? Прихожу, Луизы нет. Она, говорят, занемогла. Дядя не беспокоится об ее болезни, а между тем неприветлив, даже холоден. Я начинаю речь и о том, и о другом, и о третьем. Он приметно думает о постороннем. Я должен был уйти, не узнав ничего обстоятельного. Прихожу на другой день. То же и так же. Луиза все еще больна, показалась на минуту, и то как будто совестясь, с печальным, грустным лицом. — Я догадываюсь… Неужели догадка моя справедлива? Решаюсь писать к ней.

ПИСЬМО XIX От Б. Б к Луизе Винтер.

Я пишу к вам, сударыня — извините ли вы мою дерзость? — Одно только живое участие во всем, что до вас касается, может служить мне оправданием в оной.

У вас есть какая-то горесть, которую вы называете болезнию. Она видна была вчера на глазах ваших, и, что еще вернее, я чувствую и моим сердцем. — Могу ли я узнать, что ее производит? Ах, если б было в моей власти удалить, ослабить все вам противное, все, что может огорчить вас на минуту! С каким приятным удовольствием пожертвовал бы я для вас трудом, временем, жизнию, счастием! Я не смею спрашивать вашего дядюшку. Вы будете доверчивее ко мне, я надеюсь.

Еще раз прошу у вас прощения в моей дерзости; завтра я буду у вас, и ваше явление послужит мне знаком оного. Простите, сударыни, и будьте уверены, что я страдаю более, хотя и не знаю причины вашего страдания.

ПИСЬМО XX От Луизы к Б. Б.

Благодарю вас за ваше участие. Ныне мне лучше, и я с удовольствием увижу вас: вы принесете мне здоровья и утешения.

ПИСЬМО XXI От Б. Б. к С. С.

Счастлив, я счастлив, Всеволод! — Так вот что такое счастие! Я понял теперь это слово и вижу, что прежде оно было для меня звуком порожним. Она меня любит, она любит меня. Слышишь ли? Этот ангел — Луиза! любит меня. Она сама сейчас сказала мне это. Я услышал, почувствовал слова ее.

Ах, какой поцелуй напечатлел я на устах ее! вся жизнь моя, прошедшая и настоящая, и будущая собралася в этом поцелуе. — Какая же живая, большая жизнь! Не это ли вечность? — Бог мой! Бог мой! Благодарю тебя. Я могу умереть теперь… что мне узнавать еще на земле? — Ich habe gelebt und geliebt[54].

Чрез несколько часов.

Вот как случилось это открытие: со страхом и трепетом пошел я в Сокольники после отправления письма к ней, с которого ты имеешь копию. — Г-на Винтера, к счастию, не было дома. Выходит Луиза. Нельзя, нельзя описать того смущения, которое было начертано на лицах наших. Я поклонился, она также. Мы сказали друг другу несколько несвязных слов и замолчали. Я не мог произнести ни одного звука, и между тем, как хотелось мне говорить! Слова копились у меня на языке, теснились, и ни одно не могло выговориться. «Вам лучше, Луиза? — сказал я наконец, собравшись с духом, — совсем лучше? Ах, не скрывайте от меня ничего! умоляю вас». Она залилась слезами. «Дядюшка предлагает…» — «Вы хотите…?» — Она взглянула на меня… «Луиза! Луиза! я обожаю вас. Жизнь и смерть, больше — мое счастие и несчастие зависят от вас. Хотите ли быть моею?» — «Я ваша», — сказала она после некоторого борения и бросилась с мои объятия. — Ах, Всеволод!.. Как может человек чувствовать столько? Неужели это было минутою в моей жизни?

Я иду к ней опять… мы уговоримся теперь.

По возвращении.

Я был у нее. Друг мой! друг мой! восторг сделался текущей моею жизнию. Чудное творится со мною. Силы небесные! неужели я человек? Мне кажется, что я всю природу собрал в мою душу, что я сам сделался всею природою.

Завтра Луиза скажет решительный ответ своему дяде. Я поеду просить руки ее… Друг! помолись об нас в десятом часу.