Соколы Троцкого

В мои обязанности входило наносить официальные визиты местным военным и гражданским чиновникам, а также влиятельным частным лицам. Среди последних были и муллы, которые в Центральной Азии часто были вдохновителями басмаческого движения, направленного против советской власти. Я был с ними вежлив, они тоже. Один из мулл, очень старый, но влиятельный человек, произвел на меня особенно глубокое впечатление простотой и достоинством. Он принял меня в большом разваливающемся доме, где он жил один. В доме практически не было никакой мебели, в одной из последних комнат на ковре сидел поджав под себя ноги глубокий старик аскетической внешности. Казалось, что вся оставшаяся в нем жизнь была сконцентрирована в его взгляде, который был проницательным и в то же время добрым. У него была репутация святого, и Реза Хан переписывался с ним, а бывая в Реште, обязательно навещал его.

Реза Хан, видимо, решил прощупать нового советского посла. Ко мне стали поступать сведения о том, что местные власти, под тем или иным предлогом, стали захватывать земли, принадлежащие советским гражданам. Это ставило меня в очень деликатное положение. Я немедленно заявил резкий протест губернатору, и эти незаконные захваты прекратились. Но это было еще не все. Отдельные подразделения персидской полиций заняли позиции вблизи контролировавшихся нами рыбных промыслов и, судя по всему, готовились захватить их внезапным нападением. Сотрудники концессий начали выставлять сторожевые посты и лихорадочно возводить проволочные заграждения. Напряжение росло от часа к часу. Я телеграммой запросил инструкций из Тегерана. Ответ Шумятского гласил: «Ни в коем случае не допустите захвата рыбных промыслов. В вашем распоряжении две канонерские лодки». В это же время нарком Чичерин, обеспокоенный развитием событий, прислал мне личную шифровку: «Любой ценой вы должны избежать вооруженного столкновения, которое может скомпрометировать всю нашу внешнюю политику на Востоке».

В этой обстановке, уступи я или окажи сопротивление, все равно я стану козлом отпущения. Весь вопрос был в том, как я могу не отступить и в то же время не прибегнуть к оружию? Между тем персами уже была сделана попытка захватить осажденных концессионеров врасплох, которая, к счастью, обошлась без кровопролития. Четыре наших поста подняли тревогу, сотрудники заняли оборонительные позиции, и вояки Резы не проявили желания лезть под пули.

Я решил разыграть из себя решительного человека, готового применить силу. Позвонил командиру флотилии, приказал ему подготовить десант для защиты промыслов и в случае нападения противника прикрыть их огнем корабельной артиллерии. Расчехленные корабельные орудия угрожающе уставились на берег. Затем я отправился к военному губернатору и заявил ему, что оставляю за собой полную свободу действий для защиты наших неотъемлемых прав. Конечно, это был блеф. Я бы никогда не отдал приказ открыть огонь, но военный губернатор отвел войска, и война нервов была выиграна. С этого момента наши отношения начали улучшаться.

После того как предпринятые Москвой в 1920 году попытки инициировать персидскую революцию потерпели неудачу, пришлось срочно вносить коррективы в нашу политику. С целью ослабления британского влияния был взят курс на поддержку средних слоев персидского общества, в противовес крупной феодальной знати, которую всегда подкармливали англичане. Мы были заинтересованы в создании в Персии современного централизованного государства, с которым мы могли бы поддерживать дружеские отношения, основанные на взаимовыгодной торговле. Это во многом отличалось от наших прежних планов поднять Восток, о чем мы когда-то мечтали в Ташкенте и Бухаре. Теперь же мы стремились содействовать росту национальных настроений и консолидации национальной власти, опирающейся на торговцев и чиновничество. Я получил инструкции, которые были составлены примерно в следующих выражениях:

«Выскажитесь в пользу желательности создания Национальной партии… Добейтесь, чтобы видные деятели страны направили в Тегеран телеграммы с требованием создания прогрессивного национального правительства…»

К сожалению, для этого у нас не было денег и очень мало товаров для экспорта. У нас были связаны руки.

Мой идеализм постоянно подвергался серьезным испытаниям. Я узнал, какую роль в политике играют деньги. Однажды на прием ко мне пришел один почтенный гражданин и сказал примерно следующее: