Соколы

Приехав в Москву в очередной отпуск, я встретился с Павлом в его «обители». Мастерская была уже обжита, обставлена скромно и со вкусом, в ней царила рабочая атмосфера. В центре зала возвышался новый мольберт с натянутым на подрамник холстом. На стене висел портрет отца. У стен стояли этюды в рамках и без, листы картона. В то время с семьей в четыре человека я жил в одной комнате коммунальной квартиры, — условия самые неподходящие для творчества, и Павел предложил мне работать в его мастерской. Мой письменный стол стоял на антресолях высоко под потолком, а внизу, в большом зале, художник колдовал у мольберта. Мы друг другу не мешали. Пожалуй, напротив: создавалась дружеская творческая атмосфера. В конце дня «на огонек» заходили наши общие друзья. За чашкой чая или кофе, за бутылкой вина велись теплые беседы, иногда переходящие в страстные дискуссии. Здесь читали свои «свежие», только что «испеченные» стихи Василий Федоров, Василий Журавлев, Алексей Марков, Сергей Смирнов, Егор Исаев. Бывали тут и писатели Всеволод Кочетов, Михаил Алексеев, Петр Проскурин, Ефим Пермитин, Владимир Чивилихин, из Ленинграда приезжал Сергей Воронин, с Дона — Виталий Закруткин. Да всех не перечесть. Частенько заглядывали к нам Александр Михайлович Герасимов и Евгений Викторович Вучетич, а также ветеран МХАТ народный артист СССР Алексей Васильевич Жильцов, адмирал Семен Егорович Захаров, герой штурма рейхстага генерал-полковник Василий Митрофанович Шатилов… Павел Федорович писал их портреты. Об одном из них хотелось бы рассказать несколько подробнее.

Как-то мне позвонил Е.В.Вучетич и по своему обыкновению шутливо-приказным тоном сказал:

— Через час у меня будет Шолохов. Приезжайте вместе с Судаковым.

С Михаилом Александровичем я был знаком, Судаков же встретился с писателем впервые. В результате этой встречи появились два портрета Шолохова, сделанные карандашом и углем.

Кажется, тогда же у Судакова родилась мысль написать портрет Леонида Максимовича Леонова. Позировать Леонов согласился не сразу и без особого желания. Сначала просто побывал в мастерской, познакомился с художником и его творчеством, отметил портреты отца и партизана. Павел Федорович сразу сказал писателю, что хотел бы сделать несколько портретов: углем и маслом. Леонид Максимович согласился. Я, чтоб не мешать их работе, зная необщительный характер Леонова, в мастерской появился в конце дня, когда писатель уехал. На мой вопрос, как прошел первый сеанс, Судаков ответил грустно:

— Трудный орешек. Сложный характер, с ходу его не схватишь, не дается. Не живет. Замыкается в себе, и никак его не расшевелить. Увидел твой роман, я сказал, что мы друзья и что твой рабочий стол на антресолях, а он спрашивает, почему тебя нет? Словом, давай-ка приезжай завтра.

На другой день мы встретились с Леонидом Максимовичем в мастерской. У меня тогда только что вышел «Свет не без добрых людей» и Леонов дружески высказал вот какой упрек.

— Очень длинно. Для газетной статьи, может, и сошло бы, а для художественного произведения… Нет, так не годится. Название должно быть кратким, как выстрел. Вот у меня — из трех букв: «Вор».

— У меня тоже скоро выходит книга с названием из трех букв, — ответил я, имея в виду роман-памфлет «Тля».

— А зачем вам стотысячный тираж? — продолжал Леонид Максимович. — Вот на моей стороне, я твердо знаю, есть тысяч двадцать читателей, которые меня понимают и принимают. И мне не нужен большой тираж.

— Скромничаете, Леонид Максимович. Книги ваши издаются и в сто, и в двести тысяч. И расходятся, не лежат в магазинах.

Так незаметно мы втянулись в разговор, который шел непринужденно и живо. Я рассказывал о Сергееве-Ценском, с которым был дружен, а Леонов — о А.М.Горьком, о литературных нравах 20-х и 30-х годов, когда свирепствовал РАПП. Рассказывая о годах своей литературной молодости, о незаслуженных нападках необъективной критики, он оживился, исчезла кажущаяся усталость. И эта резкая перемена обрадовала Павла Федоровича. Он работал стремительно, точно хотел успеть схватить оживший, обостренный облик писателя, неожиданно всплывшие черточки характера, перемену в лице, в глазах. Словом, лед тронулся.

Дня через три ко мне домой позвонил Судаков.

— Ну, ты где запропастился? — весело и как бы даже с обидой спросил Павел и пояснил: — В мастерской Леонид Максимович. Продолжаем работать. Он интересуется, почему тебя нет.

Через час я уже был у них, испытывая несказанную радость от встреч с этим мудрым, необыкновенным человеком.

Павел Федорович, как и задумывал, создал несколько портретов маститого чародея слова. Один из них, нарисованный углем, и сейчас украшает мастерскую художника. Никаким музеям Павел Федорович не желает его уступать.

У Судакова не так много тематических картин. Как я уже говорил, главное в его творчестве — портрет и пейзаж. Но одно полотно мне особенно близко. И не потому, что писалось оно при мне от первого до последнего мазка. А потому, что в картине, как ни в чем другом, выразился характер самого художника.