Сократ

- Расписную амфору для масла нужно тебе? О господин! Нигде не найдешь ты такой работы, какую могу предложить тебе я. Скажи лишь, какой желателен стиль: чернофигурный? Или краснофигурный? А может быть, вольный стиль в манере Полигнота? И какой сюжет: мифология, палестра, быт? Ах так. Понимаю. Тебе нужна аттическая керамика, на красно-оранжевом фоне которой ярко-черным лаком изображен эпизод из мифа... Нет? Ага. Значит, краснофигурную. Конечно. Поразительный вкус. Вот то, что ты ищешь, господин! Эта амфора, конечно, дороже чернофигурной, но и так, при своей красоте, идет за полцены. Слышишь, как изумительно звенит, если постучать по ней? Да, конечно, она обожжена в печи моего отца. Сколько стоит? Двести драхм. Много? О господин, в другом месте за такую вещь ты заплатил бы и триста, и более - если б только были такие в других местах, но их нет. Говоришь, сто восемьдесят?

Тут девушка заметила, что к ней направляются богатые носилки, и поспешила закончить торг.

- Согласна. В виде исключения. Как подарок твоей сирийской родине. О да, это сразу видно. Уже по тому, как ты себя держишь. Завернуть? Сохраните, боги! Амфора выскользнет из ткани, и произведение искусства превратится в груду осколков. Твой раб пускай бережно понесет ее...

Она приняла сто восемьдесят драхм, вежливо, но с царственным достоинством попрощалась с чужестранцем и перевела взгляд на носилки.

Из носилок вышла молодая женщина в трауре. За ней следовали две рабыни.

Торговка почтительно склонила голову, ожидая, когда с ней заговорят.

- У меня умерла мать. Мне нужен хороший жертвенный сосуд на ее надгробие.

- Могу предложить тебе несколько прекрасных лекифов, госпожа... Девушка проворно нагибалась, поднимая и показывая сосуд за сосудом.

Женщина, рассматривая их, заметила Сократа - он стоял неподалеку. Повернулась к нему, приветливо кивнула. Сократ, узнав ее, ответил тем же.

- А ты действительно красива, - сказала девушке покупательница. - Отец не солгал. - Она улыбнулась. - Мой отец - поэт Софокл, он пишет трагедии.

- Разве он меня знает? - удивилась продавщица.

- Ты ведь Ксантиппа, дочь знаменитого гончара Нактера?

- Да. Это я. Но не могу припомнить...

- Быть может, о твоей красоте отец слышал от кого-либо из друзей. Женщина кинула на Сократа беглый взгляд. - Что стоит этот лекиф с бледно-голубым изображением Харона на белом фоне?

- Его расписывал сам мастер Бриг, госпожа. Лекиф стоит двести пятьдесят драхм.

Покупательница взяла в руки благородный сосуд, внимательно рассмотрела.

- Он действительно хорош. Логейра, заплати, а ты, Аграна, осторожно отнеси его в носилки. Много счастья тебе, Ксантиппа! - Женщина улыбнулась и села в носилки, жестом попрощавшись с Сократом. Мальчишки-зеваки побежали за носилками.

Сократ все слышал. Действительно, он недавно расхваливал Софоклу прелесть Ксантиппы. Чем старше мужчина, тем больше у него опыта, зато меньше смелости. Но дольше нельзя колебаться, нечего стоять тут, подобно нищему...

Он подошел к девушке со словами:

- Очаровательная царица этих красочных чудес, позволь поклониться твоей красоте!

- Я тоже благодарю случай - или, быть может, твою волю? - который привел тебя ко мне.

- Боюсь, моя красавица, что обману твое ожидание и не куплю...

Его перебил звонкий смех, такой же белый и чистый, как зубы девушки.

- О нет, Сократ, я не опасаюсь, что ты пришел покупать! Он не удивился тому, что девушка его знает. Ведь его знают

все Афины. А вскоре обнаружилось, что знает она его даже очень хорошо.

- Итак, ты пришел...

- Я уже сказал. Поклониться твоей красоте...

Она тряхнула головой, взметнулась ее черная грива.

- А я-то подумала, ты пришел беседовать со мной!

Теперь они смеялись оба. И Ксантиппа, видя, как весело принял Сократ ее шутливый тон, так же и продолжала:

- Ты наверняка хочешь выманить у меня признание, до чего я сама себе кажусь мудрой, а потом разоблачишь меня при помощи своей диалектики и докажешь, как безнадежно я глупа...

Он был восхищен ею, но еще не хотел отказываться от веселого тона, чтоб не лишать себя дразнящего наслаждения ее смехом.

- Ты, верно, знаешь по рассказам имя Фенареты?

- Кому же не ведомо имя твоей матери!

- Повитухи, которая, быть может, и тебе помогла выкарабкаться на свет...

- Не быть может, а точно. Это я знаю от моей матери.

- Так вот, от нее я унаследовал повивальное искусство, тэхнэ маевтике, и теперь на многих нагоняю страх: вдруг возьму да и вытащу - не из чрева, правда, но, что куда хуже, из их головы - мысль... если там, впрочем, есть хоть какая-то. Потому что бывает, - Сократ принял печальный вид, - что в голове у человека нет ничего, одна пустота и мерзость запустения, и представь! - из-за такого открытия я обычно перестаю нравиться тому человеку...

- И ты удивляешься? - спросила Ксантиппа. - Бедняга прячет под крышкой, что у него там есть, ты дерзко поднимаешь крышку, а из-под нее вместо бессмертных слов о гармонии и Сократовой калокагафии вырывается всего-то немножко пара... Вон и мне становится страшно, как вперишь ты в меня свой взор...