Девицы приняли игру, завизжали поросятами:
- Сладкую, слааааденькую!..
- Слышишь? - повернулся Мелет к Аниту. - Отказываться от того, что дарят человеку богиня Деметра и бог Дионис, может только святотатец и дурак!
- А кроме - никто? - громко, чужим голосом спросил Анит.
Он встал, прошелся раскачивающейся утиной походкой, шлепая босыми ступнями по мозаичному полу. Никто ему не ответил, тогда он проговорил:
- Известно ли вам, дорогие мои, что и в доме Афродиты следует соблюдать умеренность?
- Сократ! - вскричал Мелет, и все захлопали в ладоши. - Ну и комедиант наш Анит, здорово это у него вышло - притащить в дом радости Сократа с его умеренностью!
Мелет захохотал и, обхватив золотоволосую Харину, начал целовать ее.
- Несчастный! - возопил Анит, все еще в роли Сократа. - Что ты делаешь? Ты пьешь яд с ее губ!
- Клянусь Гераклом, о Сократ, ты приписываешь поцелуям слишком грозную власть! - возразил Мелет.
- А ты не знаешь, что существуют ядовитые пауки, размером меньше полуобола, но стоит им впиться в кожу человека, и они способны уморить его болью и лишить рассудка? Не знаешь, что животное, именуемое женщиной, страшнее ядовитых пауков, ибо прикосновение ее губ ввергает в безумие? Беги, спасайся от нее, пока не поздно, как это делаю я!
И Анит с упрямым выражением стал вырывать Харину из рук Мелета, крича:
- Нечего тут развратничать! Какое беспутство! Всех девок вон!
Демонасса проговорила сухим тоном, не допускающим возражений:
- Ты извинишь меня, любезный Анит, если я закончу нашу сегодняшнюю встречу иным образом. Харина! Подай господам хламиды и проводи их к воротам!
Анит расхохотался уже своим обычным смехом:
- Милая моя Демонасса, значит, мне и тебя удалось обмануть! И вы все поверили, - он обернулся к остальным, - что Сократ, стараясь изменять людей, превратил даже меня в добродетельного юношу? - Он стал расхаживать по комнате, выкрикивая: - Поверили, стало быть, что я откажусь от наслаждений, от всех приятностей жизни и стану ходить как оборванец?! Что Сократ превратил меня в такого же хилого сухаря, как Антисфен? Или как Платон, который, хоть и молод, держит себя стариком? Может, вы вообразили, что если Симон сидит на заднице и шьет сандалии, то и я стану скрести вонючие шкуры в заведении моего отца? - Анит сбросил грубую рубашку, под которой оказался розовый хитон, раскинул руки, словно желая обнять всех. Он и жест-то этот перенял от отца. - Не бойтесь, голубчики мои! Я Сократу не удался! Я- из числа Сократовых неудач. Хо-хо, на моем примере вы видите, что Сократ развращает молодежь! Этот старый брюзга до того надоел мне своей арете, что я страстно захотел прямо противоположного!
- Вот отличные плоды учения у этого старого растлителя молодежи! осклабился Мелет.
Анит уже хвастливо распоряжался:
- Будем пировать! Несите блюда! И миску для блеванья - ни в чем не будем себе отказывать! И что за мелочность - по девке на брата? По три нам на ночь! Эй ты, умеренный старикашка, покажем мы тебе сегодня софросине! Угощаю всех!
Он взял у Демонассы золотую пряжку, вернул Мелету. Тот обнял приятеля:
- Наконец-то Анит стал снова самим собой! А то у меня уже совсем в глотке пересохло. Большой у меня аппетит и на жаркое, и на Харину! воспламенился было поэт.
- Погоди минутку. Дорогая Демонасса, вели приготовить угощенье, достойное тебя, а мы с Мелетом пока выйдем в перистиль, подышим ароматом лилий.
- Это еще зачем? - воспротивился Мелет. - Чего ради оттягивать?
Анит молча взял его под руку и увлек в перистиль. Там он подвел Мелета к каменной скамье.
- Зачем ты привел меня сюда? - недоумевал Мелет.
- Помнишь, что сказал Сократ в гимнасии Академа о моем отце?
- Еще бы. Старик основательно его поддел... - Мелет понизил голос. Неужели твой отец смолчит?
- Смолчит? - Анит как бы просмаковал это слово. - Нет, никто из нас, кого он задел, молчать не может - в том числе и ты, Мелет.
- Разве он нападал на меня?
- Резче, чем на всех нас, дружок. Сократ не признает тебя поэтом, насмехается над твоим искусством.
- В сущности, ты прав. Это так. Он меня не признает.
- И это несправедливо! - разгорячился Анит. - Я не знаток поэзии, но настолько-то в ней разбираюсь, чтоб со спокойной совестью утверждать - ты, мой Мелет, пролагаешь новое направление в греческой поэзии. Твои стихи - я говорю искренне - так своеобразны, так необычны, что их не всякий поймет. Их глубокий смысл в состоянии постичь только самые образованные... - Анит кашлянул. - Причем воспринимаются они по-разному... Ах, ты! - Он погрозил Мелету пальцем. - До чего же ты хитроумен, порой я просто поражаюсь, сколь различное истолкование допускают твои творения...
- О, не говори... - скромничает Мелет.
Но Анит все неотступнее:
- Ты мне открыл, что хочешь достичь большего, чем заплесневелый Гомер, чем Алкей или Сапфо... И ты смолчишь, когда Сократ публично высмеивает твои новшества?!
Мелет до того взволнован, что не в состоянии - как он привык - говорить только то, что он хотел бы внушить людям о себе; теперь он высказывает свои истинные мысли:
- Сомневаюсь... Я... Анит, ты ведь друг мне?