Сократ Сибирских Афин

Постепенно все исследователи, обслуживающий персонал, тренеры и начальство собрались в кучу и ходили от одной вольеры к другой, недоумевая, строя предположения и делая выводы. Причину-то, в общем, нашли довольно скоро. Ясно было, что всех баламутила Ева. Не хотелось ей возвращаться, вот она и подговорила всех других дельфинов, чтобы они выразили ей свою солидарность. Так ходили мы по мосткам до обеда, когда дельфины снова отказались от еды. То же самое произошло и вечером. День пропал. Дельфины спокойно плавали в своих вольерах или качались в воде: вдохнет какой-нибудь порцию воздуха, погрузиться в глубину и стоит замерев минуты три-четыре. Потом вынырнет, выдохнет-вдохнет и снова на глубину.

Не дождавшись развязки событий, мы уехали в город. А на утро все повторилось снова. И тогда начальник дельфинария сказал:

— Это все Ева. А, пусть остается. Надоест — сама запросится.

И тут поведение дельфинов молниеносно изменилось. Они проявили заинтересованность и в людях, и в рыбе, которая так и лежала на дне. Справившись с завтраком-обедом-ужином-завтраком, они уже с ухмылкой поглядывали на нас, сообщая этим, что не прочь бы и заняться чем-нибудь интеллектуальным. Ева легко перепрыгивала через мостки с поручнями и свободно гуляла по всем вольерам, оставаясь в каждом столько, сколько ей хотелось.

Забастовка эта была первой и пока что единственной на территории, заселенной сибирскими эллинами. Но, поскольку дельфины были, без сомнения, разумными существами и ничто разумное им не было чуждо, то, кроме всего прочего, дельфины совершали и побеги. Когда северные ветра начинали сдувать и относить Солнце к югу, когда исследователи не то что в плавках, а и в шубах уже отказывались находиться на продуваемых холодом мостках, когда в Срединном Сибирском море начинались злые шторма, а многометровые стальные волны обрушивались на дельфинарий, вот тогда-то дельфины под водительством Бима и Евы и совершали побеги. Вал за валом накатывался на железобетонное сооружение, а когда походил десятый, разогнавшись на его гребне, дельфины перепрыгивали мостки и поручни и, оказавшись на свободе, уходили к теплым Алтайским берегам. Впрочем, весной Бим и Ева непременно возвращались и просились снова в дельфинарий. То ли им не хватало человеческой любви и ласки, то ли нужно было загодя готовить новый побег, не знаю. Но их всегда принимали. Трудно в чем-нибудь отказать этой ухмыляющейся роже! Да и стратеги или какие-нибудь послы из дружественных, хотя и варварских, сопредельных стран могли захотеть полюбоваться на морских див. Короче, каждый год в дельфинарии оказывался новый, необученный контингент дельфинов-белобочек и два заводилы, предводители этого морского воинства.

Работы же из года в год шли своим чередом, ничего не прибавляя, в смысле накопления человечеством каких-либо знаний, но ничего и не убавляя, в том же самом смысле. Не удалось отгадать загадку Орфея и нам. А вскоре эта проблема министерством обороны была признана недиссертабельной, а, следовательно, и не имеющей смысла. И на следующий год нас в дельфинарий просто-напросто не пустили.

Но Бима и Еву я не забыл. Более того, я был уверен, что когда-нибудь встречу их вновь и промчусь по пенным волнам на широкой и упругой спине ухмыляющегося Бима.

Наверное, и он не забыл меня, раз в самый отчаянный момент моей жизни оказался именно там, где я больше всего его ждал.

И вот мы мчались по волнам, восторг от этой гонки летел впереди нас, водные нимфы — наяды и океаниды трубили в раковины, оповещая мир о моем возвращении. А сам мир ликовал и провозглашал здравицы в честь этого возвращения. Толпы людей на берегу встречали нас. Я уже различал и Сократа с отвислым брюшком, и хитроумного Фалеса, и прекрасную Каллипигу, и худого, как щепка, Периандра, и других мудрецов. Плакал от умиления перед самым настоящим материализмом ситуации сам Межеумович.

Глава одиннадцатая

Не сказал бы, что они очень уж обрадовались моему чудесному спасению.

Возле бассейна толпились и гости, и служанки. А я лежал на мокром каменном полу и выслушивал их восхваления.

— Ко всему надо быть готовым. — Это говорил Сократ. — К утоплению, избранию во власть, вкушению щей из свиных хрящиков. Ты же, глобальный человек, все делаешь с бухты-барахты, без всякой предварительной проработки возможного действия и его следствий. Да разве мог ты утонуть в этом прекрасном бассейне, нанеся тем самым обиду нашей хозяйке? Ты понимаешь, что я имею в виду… Она обиделась бы не твоему утоплению, а тому, что это произошло в ее бассейне, предназначенном для игр и омовений. А утопление твое ее лишь огорчило бы, но не обидело. Да и не судьба тебе, видно, быть утопленному.

— Да, — согласился я, еще ничего не понимая.

— У молодежи нынче нет никакой нравственной и моральной закалки, — продолжил восхваления Межеумович. — Вот взять хотя бы пионерскую организацию… Да в наше время… да мы бы… да нас бы… да в два счета бы… А тут… Тьфу, да и только!

Многие с ним согласились.