Сократические сочинения

(24) Так вот, пока Критий и Алкивиад находились в общении с Сократом, они могли благодаря союзу с ним одолевать низменные страсти. Когда же они оставили его, то Критий бежал в Фессалию[34] и там вращался в обществе людей, склонных скорее к беззаконию, чем к справедливости. Алкивиад же, которого из-за его красоты ловили в свои сети многие женщины из высшего общества, а вследствие его влияния в родном городе и у союзников обхаживали многие именитые люди, Алкивиад, который пользовался уважением у народа и легко достиг первенства, перестал следить за собою, подобно тому как атлеты, легко достигшие первенства на гимнастических состязаниях, пренебрегают упражнениями. (25) При таких обстоятельствах, величаясь родом, превозносясь богатством, исполнившись надменности от собственного влияния, будучи испорченными людьми и сверх того давно уже оставив Сократа, что мудреного, что они стали высокомерными? (26) И после всего этого обвинитель считает Сократа ответственным за ошибки, сделанные ими? А что Сократ сделал их нравственными людьми, когда они были молоды и когда человеку особенно свойственно безрассудство и невоздержность, за это Сократ, по мнению обвинителя, не заслуживает никакой похвалы? Нет, в других случаях судят не так. (27) Какой, например, флейтист, какой кифарист, какой вообще учитель, сделавший своих учеников мастерами своего дела, может нести ответственность, если они, перейдя к другим учителям, окажутся хуже? Если чей-нибудь сын, находясь в общении с кем-либо, ведет себя нравственно, а потом, подружившись с кем-либо другим, станет негодяем, то какой отец винит за это прежнего знакомого? Не хвалит ли он, напротив, первого тем больше, чем хуже сын его окажется под влиянием второго? Нет, сами отцы, хотя сыновья находятся при них, не несут ответственности за ошибки детей, если только они сами ведут жизнь нравственную. (28) Справедливость требует так судить и о Сократе: если бы он сам поступал дурно, то было бы основание считать его негодным человеком; а если он всегда вел жизнь нравственную, то разве справедливо, чтоб он нес ответственность за пороки, которых у него не было?

(29) Но даже если он сам не делал ничего дурного, но одобрял их скверное поведение, то и в таком случае он может заслуживать упрека. Заметив, что Критий влюблен в Эвтидема[35] и хочет вступить с ним в такие отношения, какие бывают у людей, пользующихся телом для любовных наслаждений, Сократ старался отговорить его: он указывал, что унизительно и не подобает благородному человеку, словно нищему, выпрашивать милостыню у своего любимца, которому он хочет казаться человеком достойным, умолять и просить его о чем-либо, да еще о вовсе нехорошем. (30) Но так как Критий не внимал таким увещаниям и не отставал от своего, то, говорят, Сократ, в присутствии многих лиц, в том числе и Эвтидема, сказал, что у Крития, как ему кажется, есть свинская наклонность: ему хочется тереться об Эвтидема, как поросята трутся о камни. (31) С этого-то времени и стал ненавидеть Сократа Критий: будучи членом коллегии Тридцати и попав в законодательную комиссию с Хариклом[36], он припомнил это Сократу и внес в законы статью, воспрещающую преподавать искусство слова. Он хотел ему повредить, но, не зная, как к нему придраться, выставил против него обвинение, которое толпа огульно предъявляет философам[37], и старался опорочить его перед людьми: я и сам никогда не слыхал таких речей от Сократа, и никто, сколько мне известно, не говорил, что слышал. (32) События показали это: когда Тридцать казнили массу граждан, причем не худших, и многих подстрекали к противозаконным действиям, Сократ однажды сказал: «Странно было бы, мне кажется, если бы человек, ставши пастухом стада коров и уменьшая число и качество коров, не признавал себя плохим пастухом; но еще страннее, что человек, ставши правителем государства и уменьшая число и качество граждан, не стыдится этого и не считает себя плохим правителем государства». (33) Когда Критию и Хариклу донесли об этом, они призвали Сократа, показали ему закон и запретили разговаривать с молодыми людьми. Сократ спросил их, можно ли предложить им вопрос по поводу того, что ему непонятно в этом объявлении. Они отвечали, что можно.

(34) — Хорошо, — сказал Сократ, — я готов повиноваться законам; но чтобы незаметно для себя, по неведению, не нарушить в чем-нибудь закона, я хочу получить от вас точные указания вот о чем: почему вы приказываете воздерживаться от искусства слова, — потому ли, что оно, по вашему мнению, помогает говорить правильно, или неправильно? Если — говорить правильно, то, очевидно, пришлось бы воздерживаться говорить правильно; если же — говорить неправильно, то, очевидно, надо стараться говорить правильно.

(35) Харикл рассердился и сказал ему:

—Когда, Сократ, ты этого не знаешь, то мы объявляем тебе вот что, более для тебя понятное, — чтобы с молодыми людьми ты вовсе не разговаривал.

На это Сократ сказал:

—Так, чтобы не было сомнения, определите мне, до скольких лет должно считать людей молодыми.

Харикл отвечал: