Сокровенное таинство

– Да быть того не может! – изумленно воскликнул Хумилис и погрузился в молчание, обдумывая столь неожиданное известие. – В толк не возьму, – промолвил он наконец, – с чего это ей пришло в голову? Не из-за меня же в самом деле. У нее не могло быть ко мне никаких чувств, она меня знать не знала, видела-то всего один раз в жизни, в раннем детстве, и наверняка забыла, как только я уехал. Скорее всего она должна была обрадоваться… Хотя, возможно, монашество – ее истинное призвание, и она избрала бы этот путь раньше, если бы была свободна. – Хумилис замолчал и задумался, пытаясь, видимо, возродить в памяти образ маленькой Джулианы.

– Ник, ты тогда рассказывал мне о том, как приняла она мое послание. Я это хорошо помню. Джулиана выслушала тебя спокойно и учтиво, она милостиво простила меня за то, что я не смог сдержать слово, и как будто не слишком огорчилась. Разве не так?

– Все так, милорд, хотя обрадовать ее это известие, конечно, не могло.

– А по мне, так очень даже могло, и винить ее тут было бы не за что! Выйти замуж за совершенно незнакомого человека, с которым она была обручена не по своей воле, да такого, что по возрасту ей в отцы годится, – радости мало. Почему бы ей и не обрадоваться, когда я подарил ей свободу и этим дал возможность самой решить свою судьбу? Кто знает, может, она уже давно склонялась к монашеской жизни и потому предпочла удалиться в обитель.

– Да, никто ее к этому не принуждал, – неохотно признал Николас. – Брат Джулианы сказал, что таково было ее желание. Отец был против, но уступил ее настоятельным просьбам.

– Ну что ж, – облегченно вздохнул Хумилис. – Стало быть, можно надеяться, что она обрела в обители то, к чему стремилась.

– Но я, увы, потерял его! – вырвалось у Николаса. – О милорд, если бы вам довелось видеть ее взрослой, как видел я! Как можно было остричь такие дивные волосы и спрятать такую фигурку под черной сутаной! Родне следовало остановить ее или хотя бы уговорить повременить, чтобы хорошенько обдумать этот шаг. А что если сейчас она уже раскаивается в своем выборе?

При виде хмурого, горестного лица Николаса губы Хумилиса тронула мягкая улыбка.

– Послушай, Ник, вспомни, как ты сам мне ее описал. Какая она смышленая, рассудительная, каждое ее слово было взвешено и обдумано. Не могу поверить, чтобы такая девушка приняла решение сгоряча, не обдумав все как следует. Видимо, таково ее призвание, и для нее это правильный выбор. Я сожалею о твоей неудаче, Ник, но ты должен перенести эту потерю так же достойно, как она перенесла свою, если, конечно, расстроившийся брак со мной можно считать потерей.

Зазвонил колокол, призывая братьев к вечерне. Хумилис с трудом поднялся, собираясь на службу. Встал и Николас, поняв, что ему пора уходить.

– Сейчас уже поздно пускаться в путь, – послышался голос Кадфаэля, который все это время молча сидел в сторонке, не вмешиваясь в разговор. – Да и спешки особой вроде бы нет – куда вы поедете на ночь глядя? Лучше заночуйте в странноприимном доме, выспитесь как следует, а с утра отправляйтесь. Глядишь, за день и поспеете, куда вам надо. Зато сегодня после вечерни сможете провести еще часок-другой с братом Хумилисом – Бог весть когда еще представится такой случай.

Хумилис поддержал Кадфаэля, и Николас с удовольствием согласился на это предложение и даже слегка приободрился, хотя ничто не могло вернуть ему то радостное воодушевление, с которым он спешил из Винчестера в Шрусбери, а затем – в манор Лэ.

Чему брат Кадфаэль несколько подивился, так это предупредительности Фиделиса. Молодой монах, зная, что Николас служил Хумилису задолго до того, как он сам познакомился и сдружился с ним, предпочел, сразу же после вечерни появившись на пороге, удалиться и не мешать беседе товарищей по оружию. Весь вечер они предавались воспоминаниям о Крестовом походе, вспоминали атаки, битвы, осады – все то, о чем Фиделис не имел ни малейшего представления.

Один купец из Шрусбери, торговавший шерстью и каждое лето разъезжавший по торговым делам повсюду – от Уэльса до богатого пастбищами Котсуолда, то и дело пересекая границы, по дороге собирал всевозможные сведения, а потом пересказывал все, что ему удалось вызнать, Хью Берингару. Нынешним летом, даже в самую горячую пору, когда закончилась стрижка овец, немногие торговцы решались предпринимать дальние поездки, ибо на дорогах было небезопасно. Но этот купец был человеком отважным и предприимчивым и не побоялся отправиться на юг, хотя там запросто можно было угодить в самое пекло. Однако тамошние овцеводы торговали с ним уже много лет и доверяли настолько, что сочли возможным попридержать шерсть и не продавать ее другим, пока он не даст о себе знать. У этого купца повсюду были крепкие связи, его знали даже в Брюгге, во Фландрии, и он всегда был готов пойти на риск, особенно если это сулило большую выгоду. Более того, этот человек предпочитал рисковать сам, а не посылать в опасные поездки своих приказчиков. Возможно, опасность даже привлекала его, ибо он отличался упорством и храбростью.