Я знаю жизнь — она не будет длинной,
Я знаю все, но только не себя.
Я знаю мир — его судить легко нам,
Ведь всем до совершенства далеко,
Я знаю, как молчат перед законом,
И знаю, как порой молчит закон.
Я знаю, как за хвост ловить удачу,
Всех растолкав и каждому грубя,
Я знаю — только так, а не иначе.
Я знаю все, но только не себя».
Вскоре Донна ушла, а я никак не мог перестать думать о стихотворении, его смысле и непоколебимой уверенности того, что почти в каждой строчке Эмили видела себя и свою жизнь. Сила моей женщины не только в ее логике и интеллекте. Она умеет любить, и ее слова, словно катана, способны рассекать как мрамор, так и души. Не допускает ошибок ни в судебном процессе, ни в разбивании атомов, ни в исследовании сердца. Эмили всегда было неважно, что делать, ведь все, к чему она прикасалась, становилось изумительным и безупречным.
Как и каждый день с того момента ровно в двенадцать в палату вошла мать Эмили. Кажется, Хелена постарела на много лет за эти недели. Всем бывает больно, и даже сильной маме, которая день за днем понимала, что может увидеть своего ребенка только на экране компьютера или телевизора. Она хранила слезы внутри себя и показывала боль только в глазах. Не сдавалась и улыбалась, понимая, что самую высокую цену за какой-то поступок заплатила ее дочь.
— Здравствуй, Брайан, — поцеловала она в лоб Эмили. — Мне звонил доктор.
— Нет, — ответил я резко. — Никто не будет отключать ее от препараторов. Я не дам этого сделать. Только через мой труп.
— Милый, никто бы этого не позволил. Мое солнышко, — потекли слезы из глаз матери. — Моя голубоглазка. Многие считают, что тебя можно сломать. Но ты всегда побеждала, моя девочка. Тебе и в этот раз хватит сил, чтобы подняться. Ты не можешь умереть, дорогая. Если твое сердце биться перестанет, то и мое больше не пропустит ни одного удара, — затем перевела взгляд на меня. — Какие прогнозы? Только не ври мне.
Я поцеловал ладони своей жены и отвел взгляд. От этого разговора меня спас телефонный звонок.
— Брайан, мы нашли их. Они у меня дома, — сказал Адам.
— Я скоро буду, — отключил вызов. — Хелена, мне нужно уехать. Это ненадолго.
— Дорогой, тебе нужно выспаться. И поесть. Если что-либо изменится, я позвоню тебе.
— Нет, она может проснутся, а меня не будет рядом. Я не могу позволить ей снова разочароваться во мне.
— Когда она разочаровалась в тебе, Брайан?
— Когда в нее выстрелили.
Я покинул палату и сел в машину, отправляясь к Адаму. Мы находили всех, кто был связан с моей Эмили. Всех, кто был причастен к ее боли в тот день.
— Я не достоин ее, — закрыл я машину, пожимая руку владельцу.
— Ты намного больше достоин ее, Брайан, чем сам думаешь, — сжал он мое плечо. — Ты неплохой человек, просто с тобой случались плохие вещи.
Мы вошли в помещение, и я увидел двоих сидящих на стуле кретинов, руки и ноги которых были в наручниках, и троих, подвешенных к потолку. Я чувствовал такую непреодолимую ненависть. Я хотел убить их, и все, что меня сдерживало — Эмили. Ее разочарование. Адам передал мне несколько анкет, где я пробежал глазами по их болезням.
— Морфий введи одному, а тому, что со шрамом на щеке, хлоральгидрат, — смотрел я на друга.
— Его найдут в организме.
— Не найдут. Не то будут искать.
— А что делать с остальными?
— Пытай, выведай информацию, а потом подмешай в выпивку хлоральгидрат. Он растворится и превратится в трихлорэтанол.
— И что нам это даст, Брайан? Не глупи, их нужно просто пытать, выведать информацию, а затем посадить.
— Нет, сделай так, как я сказал. Этот препарат противопоказан при порфирии, а затем он сдохнет.
— Ладно, а теперь езжай домой и поспи.
— Сначала я попытаюсь узнать то, что мне нужно.
Я направился к одному из них и ударил его кулаком по челюсти. Злость меня переполняла, и то, что из-за них я не мог обнять Эмили, готов был пристрелить каждого. Потребность держать мою жену в своих руках была невыносимой. Восхищение при каждой ее улыбке и одержимость обладать ею затмевала мой рассудок. Я сдерживал себя и пытался быть лучше для нее. Пусть сперва я и не был самим собой, притворяясь кем-то другим, но потом стал тем, кем моя жена хотела меня видеть. Но вот теперь я потерял ее и забыл ее запах. Я носил ее духи в кармане пиджака и каждый раз вдыхал их аромат.
— Эй, мужик, ты что, черт возьми, себе позволяешь? — вырвал меня из воспоминаний один из них. — Развяжи меня. — Я стрельнул в него взглядом, затем снял пиджак с рубашкой и зарядил пистолет, лежащий на столе при входе. — Ты что делаешь? — увидел я страх в его глазах.