Китаец думает не совсем так, как швейцарец или африканец. Но это не все. В человеке есть духовная, внутренняя часть, возвышающая его над психологическими факторами.
Итак, человек рождается с личностью, которая должна связывать его внутреннюю сущность и окружающий мир. Потом появляются факторы воспитания и образования, экономический, общественный и другие. Все это влияет на личность и обусловливает ее.
Даже если бы у всех людей было одно и то же воспитание, разве мы оставались бы одинаковыми в течение всей жизни? Мы отличаемся друг от друга. В одной и той же семье рождается несколько детей, им дают приблизительно одно и то же воспитание, они растут в одних и тех же экономических условиях, у них много одинаковых вещей, но, когда им исполняется 20, 30 или 40 лет, они уже совершенно разные. Иногда наши братья абсолютно не похожи на нас и вообще ни на кого.
Иначе говоря, мы не можем, я настаиваю на этом, оперировать абсолютными ценностями. Очевидно, что воспитание играет важную роль, точно так же как семейное окружение, в котором мы растем, экономические условия, которые могут быть благоприятными или неблагоприятными, психологическая среда, в которой мы живем. Но все это не может сформировать личность полностью, ибо существует еще духовный, индивидуальный элемент, стоящий выше всего этого.
Теории, которые были популярны в XVIII – начале XIX века и согласно которым совершенно новое воспитание может создать и совершенно нового человека, не соответствуют действительности. Воспитание может помочь, может многое облегчить, но не оно создает человека.
Некоторые правители, например, пытались открывать школы поэтов. В юности я наблюдал одну из таких школ. Это было очень мило и изящно; туда записывались все желающие научиться сочинять стихи, а на занятиях их спрашивали: «„Роза" рифмуется с…?» Понятно, что тот, кто по натуре поэт, ответит «береза», а другой может сказать и «заноза». Будущие «поэты» должны были заучивать и читать стихи, им давали примеры. Но тот, кто не нес внутри себя поэзию, тот и дальше продолжал рифмовать «стену» с «облаком» – поскольку у него просто не было поэтического чувства, ему было все равно. Я хочу этим сказать, что, хотя все мы получили одинаковое образование, только те, кто потенциально были поэтами, смогли потом ими стать; и хотя всем нам давали одни и те же уроки музыки, только те, кто потенциально были музыкантами, смогли научиться играть на каком-то инструменте. Профессору Гусман я недавно рассказывал, что мои бедные родители целый год пытались научить меня играть на скрипке. Все, чему я за это время научился, – это правильно держать ее. Но извлекать звуки… Силы небесные! Для меня это было мучение! А когда я должен был играть на пианино, то, чтобы найти «до» первой октавы, смотрел на закрепленную на внутренней стороне крышки схему и только так мог ориентироваться на клавиатуре. И хотя я получил музыкальное образование – я люблю музыку и в моем кабинете всегда звучат произведения Вагнера, Бетховена, Баха, – на самом деле в этой области я полный нуль. Но если мне дать кисть и краски, я смогу сделать вполне приличные наброски, хотя меня никогда не обучали рисованию. Очевидно, есть то, что нам дают, но есть также и то, что мы несем внутри себя. Мы не должны забывать этого, особенно в наше время роботизации и механизации.
Истинная опасность заключается не в культе великих личностей, тех, кто двигал историю; опасно делать культ из своей собственной личности. К примеру, говорить: «Я не гожусь для этого, но это не важно, ведь есть другое, для чего я гожусь», – значит постоянно оправдывать себя и не пытаться подняться выше той плоскости, на которой мы находимся. Можно, конечно, говорить: «Я не понимаю ничего из того, что мне говорит этот человек, но зато я хорошо к нему отношусь» или: «Я не могу сделать этого, но зато могу дотянуться рукой до потолка». Или тот, кто носит очки, может сказать: «Они придают мне вид интеллектуала», хотя в действительности они придают ему близорукий вид и ничего больше. Да, вот это и называется культом собственной личности. И это опасно.