Мы можем прямо сейчас, неловко повернувшись, разбить лампочку. Что мы делаем, когда случайно разбиваем лампочку? Мы ее просто меняем. По тому же принципу будут меняться и тела. То, что продолжает жить, не является собственно материальным, это нечто, что выходит далеко за рамки материи.
Материальная часть просто трансформируется в энергию. Энергия уходит из тела, и тело начинает разлагаться. Химические элементы начинают свободно взаимодействовать между собой, начинают окисляться и быстро сокращаться. Разрушается все, что может составлять органическую материю, и эта органическая материя переходит в состояние энергии и питает другие тела.
Та часть нас, которую мы называем телом, становится пищей для деревьев, для всех растений; те, в свою очередь, затем станут пищей для животных, которые их поедают, а животных употребят в пищу люди. И так повторяются циклы, знаменитые циклы Лавуазье: ничто не исчезает, все трансформируется.
Ну а где же я? Я нахожусь не в теле, которое умирает, я намного больше, намного выше. Мы могли бы провести аналогию с эхом. Если мы попадем в ущелье или место, где горы имеют более-менее вогнутую форму, и крикнем «Эй!», спустя полминуты или минуту, в зависимости от отношения между расстоянием, на котором мы находимся, и скоростью звука, мы услышим «Эй!». Это и есть эхо.
Когда наступает смерть, это, образно говоря, словно разрушается гора, которая может появиться вновь. Я – это нечто совсем другое. Я являюсь тем, кто издает звук, тем, кто находится далеко позади. Эхо находится перед горой, я же до этого был в другом месте. Однажды я пришел в это ущелье, крикнул «Эй», и ущелье ответило «Эй». Эхо уже здесь было, а я путешественник.
Если мы будем отождествлять самих себя с духовной частью нашего существа, то увидим, что мы странники, что мы путешествуем, меняя тела, как человек меняет одежду или ботинки.
Но мне думается – теперь снова говорит философ, – что боится смерти, должно быть, именно тот, кто умирает. Кто испытывал бы страх перед смертью: тот, кто умрет, или тот, кто не умрет? Тот, кто умрет. Но кто он, тот, кто умрет, та часть, которая умрет? Это наиболее плотная из наших частей – персона.
Я говорю сейчас не о психологии, где персоной называют высшую часть, а низшую – индивидуальностью. Я говорю в философско-эзотерическом смысле, где персона – это то, что преходяще, это физическая часть, обладающая инстинктами и имеющая энергетические, эмоциональные и ментальные характеристики.
Мы очень прочно идентифицируем себя со своим телом. Мы не говорим «у моего тела кашель», мы говорим «у меня кашель»; не говорим «мое тело хочет есть», мы говорим «я хочу есть»; не говорим «мое тело испытывает жажду», говорим «я испытываю жажду».
И порой мы до такой степени являемся материалистами, что ассоциируем себя со своим автомобилем и произносим «мне разбили стекло». Нет, не мне разбили стекло, стекло разбили у машины. Мы ассоциируем себя с квартирой, в которой живем, и говорим «у меня взломали дверь». У меня нет двери, которую могут взломать. Но мы уже не делаем различий.
И точно так же, поскольку мое Я уже настолько ассоциировалось с физическим телом, я чувствую, что это я умру. Этот страх исходит не от Я глубинного и трансцендентного, он исходит от Я преходящего, от нашей персоны, от этого, скажем так, набора клеток, которые образуют наше тело. Отсюда происходит это «Я умру».
И здесь же наступает смерть. Почему? Потому что для персоны смерть – это, несомненно, реальность.
Прибавим сюда тот факт, что все малознакомое или совсем незнакомое, а также то, что кажется незнакомым, вызывает в нас некоторый страх. Те из вас, кто путешествуют, наверняка наблюдали, как некоторые люди перед предстоящим мало-мальски длительным перелетом крестятся или дотрагиваются до амулета на шее, а кто-то, протягивая руку, говорит «хорошего путешествия».
По большому счету, все неизвестное, все, что может повлечь за собой какое-то глубокое изменение, вызывает страх, потому что мы в значительной мере идентифицируем себя с тем, что является внешним. Потому мы и боимся смерти, что ассоциируем себя с телом, и чем больше мы ассоциируем себя с телом, тем больше мы боимся смерти.