Сокровенный смысл жизни. Том 3

Эти люди в разных странах не смогут объяснять всё совершенно одинаково, потому что, если вы изучаете языки, вы знаете, что некоторые слова есть в испанском, но их не встретишь в итальянском или французском, и наоборот. Мы не говорим о шведском, где, как я обнаружил, нет слова империя. И мы еще не говорим об арабском и других языках в тех странах, где тоже есть «Акрополь».

Таким образом, за исключением этих маленьких различий, которые неизбежно должны возникать, среди всего, что преподается на всем этом большом пространстве, где есть философы-акропольцы, в общих чертах действительно преподается теория реинкарнации. Но я говорю теория реинкарнации, а это значит, что она преподается не как догмат веры.

Единственное, что здесь преподается, но тоже не как догма, а как нечто неизменное, постоянное, – это три принципа[3], которые вы видите здесь. Кроме этого, ничто здесь не дается как догмат веры. Почему? Потому что философ, полностью уверенный в чем-то, перестает думать, перестает быть философом, перестает быть собой, перестает быть индивидуальностью, сливается с массой. В этом состоит проблема убежденности.

Если мы все вместе скажем: «Я верю в этот стул, этот стул божественный, тот, кто сидит на этом стуле, будет богатым, сильным и красивым» и все в это поверим, то мы станем толпой, верящей во что-то, истинное или ошибочное. Если мы скажем: «Каждый, кто сидит на этом стуле, может стать богатым, может стать умным, мог бы стать, есть будет такая возможность», в этом случае нет массовости, а есть сумма индивидуальностей, есть обилие, многоцветье, а это все очень далеко от массовости.

В «Акрополе» ничего не преподается с позиции, которую можно было бы назвать догматичной или религиозной. Преподается определенная теория – для размышлений и для того, чтобы все узнали, какую точку зрения имели разные народы древности относительно этих проблем.

Потому что на самом деле есть вопросы новые, а есть старые. Будут возникать новые технологические проблемы, которые, возможно, не вставали перед шумерами. У шумеров не было проблем с компьютерами просто потому, что, как мы знаем, у них не было таких технологий, какие есть у нас.

Но шумеры, египтяне, инки, китайцы, японцы и, наконец, наши отцы, наши деды и те, кто придут вслед за нами, задавались и будут задаваться вопросами, свойственными человеческому существу: кто я? откуда я пришел? куда я иду? Я родился, а если я родился, то умру, а кроме того, я видел, что умер мой папа, что умер мой дедушка, и я тоже умру.

Меня это волнует, потому что это происходит со мной. В каждом из нас, я вновь настаиваю на этом, есть некий основополагающий эгоизм. У древних греков не возникали проблемы «срыва потока» элеронов самолета просто потому, что у них не было самолетов, как нам известно, а будь они у них, они были бы крохотными, из бумаги, и я думаю, что на их крыльях не было бы ни срывов потока, ни элеронов, ни закрылков… но перед ними стояла другая проблема – проблема человека.

У греков были дети, которые вырастали, превращались во взрослых, становились стариками и умирали. Это было очевидно всем, и люди спрашивали: «Хорошо, но почему мы рождаемся? почему умираем? куда мы движемся? и что мы делаем со всем этим?» Нас забрасывают в мир, мы едим кашу, растем, на нас начинают валиться проблемы всех видов – физические, психологические и так далее, и когда мы уже изнашиваемся, нас убирают со сцены.

Так думали и греки, и римляне, так думаем и мы, и все на свете. И кто-то спрашивает: «Но что же происходит? Что это такое? Это какой-то своенравный Бог, который где-то прячется и смеется над тем, что происходит? Мы что, находимся в цирке? Мы находимся на какой-то сцене, где всё так затемнено, что нам самих себя не видно, и над нами кто-то смеется?» Нет, все гораздо серьезное, но существуют и эти очевидные противоречия, и эта глубоко человеческая проблематика.

Этими вопросами задавались все люди древности. И мы рассказываем нашей молодежи, какие ответы они давали, что думали китайцы, египтяне, индусы, японцы, какое мнение имела новая философия, какое имеет современная философия. Мы рассказываем о том, к каким решениям приходили они все, чтобы получить возможность в той или иной форме снова обрести свой путь и мочь понимать духовную составляющую, далекую от мертвой буквы.

Одним словом, в «Акрополе» не преподается ничего, что было бы догматичным, если только под догмой не понимать нечто неизменное, в данном случае – наши три принципа, официально зарегистрированные. Других «догм» нет.

Все меняется, все движется, omnia transit[4], как говорили древние, sicut umbras, sicut naves, как происходит с тенями, которые завтра станут солнцем в этом внутреннем дворе, как происходит с кораблями, которые выходят из одних портов и прибывают в другие. Мы все находимся в движении, все идем, совершаем путь.