— Точно, — ответил он, с улыбкой склоняясь над кругом.
— Пошли, Пит, — резко сказал Стефано, его голос вывел дочь из задумчивости.
— Привет, папа. — Она посмотрела на него с радостной улыбкой. — Подойди и посмотри.
— Поздно. Разве тебе не надо готовить уроки?
— Папа, сегодня пятница. У меня весь уик-энд.
Джозеф остановил круг и хитро посмотрел на зятя.
— Она может вернуться домой со мной, Стив, — сказал он. С первых дней в Америке Стефано стал Стивом.
— Нет, Джо. Я не хочу, чтобы ты забивал ей голову глупостями о бриллиантах. Пошли, Пит. У меня есть дела, если у тебя их нет.
Папа не в духе, подумала Пит. А это значит, что ей лучше закрыть рот и быстренько пойти с ним. Она схватила учебники и наклонилась над шлифовальным кругом поцеловать деда в лысеющий лоб.
— Dag, Ора, — сказала она по-голландски. — До встречи дома.
— Dag, schatje, — ответил он с любящей улыбкой.
Пока они ждали лифта, Стефано нахмурился.
— Ты слишком много времени возишься с бриллиантами деда. Тебе надо думать о реальном мире, искать путь в жизни.
Она прижала к груди книжки.
— Почему ты ненавидишь драгоценности, папа? — Вопрос терзал девочку большую часть ее юной жизни. Она так часто слышала, как отец пренебрежительно говорил о том, чем занимается дед, чтобы зарабатывать на жизнь, или старался принизить ее собственное очарование камнями.
— Мечты, застывшие в мертвом камне. Это все, что они из себя представляют, и все, чем навсегда останутся. Нельзя возлагать слишком большие надежды на их ценность. Ужасная ошибка… — Подошел лифт, и он быстро вошел в него, словно стремясь избежать ее вопросов.
В лифте Пит исподтишка следила за отцом, интересуясь, откуда в нем такая горечь. Может быть, из-за мамы? Неужели он считает бриллиант виновником того, что случилось с ней?
Нет, папа не может быть таким наивным. Это должно быть что-то другое. Иногда отец делал неясные намеки на какую-то тайну в своем прошлом, что-то, связанное с мечтой о драгоценностях. Но она никогда не могла добиться от него подробностей. Он отгораживался от ее вопросов, становился сразу таким несчастным, и она понимала, что настаивать нельзя. Он будто падал, пораженный проклятьем, как сказочный персонаж, о котором она читала в детстве. Он словно блуждал в пещере, полной драгоценностей, ревниво охраняемой злыми духами.
Недавно Пит читала одну из дедушкиных книг о бриллиантах — описания некоторых из самых крупных и самых ценных камней в истории. В книге была глава о большом бледно-голубой воды бриллианте «Надежда», который, как считалось, был проклят. Все, кто владел им, или умирали, или их постигало несчастье вскоре после того, как камень попадал им в руки. Пит была сильно взволнована и напугана одновременно. А может, ее отца тоже каким-то образом коснулось проклятье.
Они спустились в вестибюль и вышли на солнечный свет.
— Папа, ты слышал когда-нибудь о бриллианте «Надежда»? — спросила она.
— Нет, — ответил он быстро. — И не хочу.
Стефано молчал, когда они шли в западном направлении по Сорок седьмой улице. У Пит это было любимое время дня. Солнце клонилось в сторону Нью-Джерси, проходя между зданиями и освещая поперечные улицы. Кирпичные дома от его лучей стали розовыми. Шагая рядом с отцом, Пит старалась не обращать внимание на его мрачное настроение и наслаждалась красотой дня.
Но ничто не могло украсить безобразную «Кухню ада». Это был район уродливых зданий и безнадежных судеб, где не хватало денег и красоты, где достоинство стало роскошью, которую не все могут себе позволить.
Переходя Восьмую авеню, Пит бросила взгляд на местных проституток, прогуливающихся в ожидании клиентов, их разрушенные героином лица не мог скрыть даже грим. Крыса прошмыгнула по тротуару и скрылась в щели разрушающейся кирпичной стены. Крик донесся из окна. Эти виды и звуки не годились для четырнадцатилетней девочки, но Пит, как любой другой ребенок «Кухни ада», выросла с этим.
Они повернули на юг, на Сорок пятую улицу. Когда они добрались до своего дома, на крыльце уже не в первый раз валялся пьяница, напившийся до потери сознания. Пит перешагнула через него, а отец пнул ногой, пытаясь разбудить, и закричал на него, чтобы тот подвинулся.
Они были дома.
Позднее, в тот же вечер, Стефано стоял в дверях кухни и наблюдал, как Пит приклеивала на какой-то предмет кусочек кобальтового стекла.
Чем я заслужил, — спрашивал он себя, что делал уже так много раз после рождения дочери, — этого очаровательного ребенка, это существо такой многообещающей красоты, что сердце мое поет от радости, а в глазах появляются немужские слезы? Молча он поблагодарил свою мать, поскольку с первого взгляда было видно, что гены Коломбы преобладали в ее внучке. Единственное, что она унаследовала от матери, это ее фарфоровую розовую кожу и стройную фигуру.