Сокровища ангуонов

— Лицо Робин Гуда омрачилось, он гневно посмотрел на врагов своих, — пошутил Гамлер и широким жестом пригласил нас следовать за собой, — но Робин ошибся: не темница, а королевский замок гостеприимно раскрыл перед ним свои вековые двери.

Перед тем как спуститься вниз, я еще раз оглянулся, но Коську не увидел. Он исчез так же внезапно, как и появился, забыв на лапе якоря банку с наживкой.

СНЫ И ЯВЬ

Теперь, когда прошло столько лет, пережитое в детстве представляется мне таким, будто все это я вычитал из приключенческой повести, будто не я, а кто-то другой был героем ее. И порой мне кажется, что в повести не все концы сведены с концами. В самом деле, почему я ничего не сказал отцу о гробнице, а он даже не спросил в то знаменательное утро, где я был в такую рань? И еще: почему часовые пропустили меня в музей? Возможно, им было приказано всех пускать и никого не выпускать?.. Словом, к автору приключенческой повести я мог бы предъявить множество претензий, если бы этим автором не было само мое детство. Сны и явь так тесно сплелись в моей памяти, с такой рельефностью отпечатались в ней, что порой я не могу провести резкой грани между ними, не хочу проводить: сны и явь беспокойного детства одинаково дороги мне.

…Коварный Сагал выследил меня. Его телохранители скрутили мне руки и повели на расправу за то, что я помог бежать из ямы-тюрьмы славному Юнгу.

— Нет, ты не умрешь, я только возьму твои глаза, зачем они тебе там, где обитают слепые? — сказал Керу Сагал, и обвисшие щеки его затряслись от смеха.

Он взял у слуги золотую заостренную спицу и начал медленно приближаться ко мне. Я не мог шевельнуться, застыл от ужаса… Но того, что должно было случиться, не случилось. Сагал больно толкнул меня кулаком в грудь, и я, упав навзничь, полетел куда-то вниз. «Яма, в которой был заточен несчастный Юнг», — успел подумать я, увидев над головой пятачок неба, и потерял сознание.

Очнулся я в громадном зале. Одна стена зала светилась зеленоватым светом. Где-то рядом шумела вода. Я пополз на четвереньках и вскоре наткнулся на большую пирогу, сделанную из коры пробкового дерева. «Откуда здесь пирога? — подумалось мне. — Кругом сухо, кругом стены». Я провел по стене рукой и нащупал какие-то знаки, присмотрелся и понял, что это точно такие же знаки, как в отцовских пергаментах. Противоположная стена двигалась на меня, из-под нее выступала вода, стена заскользила, как на шарнирах, открылась широкая щель, и в зал хлынул поток. Я едва успел забраться в пирогу, как ее подхватило течением и закружило.

Вода прибывала, пирога поднималась все выше и выше, пока я не уперся головой в каменный свод. «Сейчас раздавит!» — ужаснулся я и втянул голову в плечи, но тут пирогу дернуло и потянуло к зеленой светящейся стене. Откуда-то возник человек в длинном саване с двойным капюшоном.

— Пришел? — спросил он шепотом. — Я Дагил, сын прославленного Керуна. Тебе надо золото? Бери!

Стена со скрипом распахнулась, как громадная дверь, открыв глубокую нишу. В этой нише, прижавшись один к другому, выставив круглые гладкие животы, стояли золотые идолы. Я похлопал их по животам и тотчас отчетливо подумал о том, что руки у меня крепко связаны за спиной. «Ничего, это бывает во сне», — сказал я крайнему улыбающемуся идолу и проснулся.

В каюте стоял полумрак, поскрипывали переборки — не стены фантастического зала, который мерещился мне. Вода шумела за бортом. Сильно качало: иллюминатор, как диск громадного маятника, казалось, совершенно самостоятельно перемещался то вверх, то вниз. Цвет его менялся: то становился серебристым или желтовато-зеленым, когда его обдавало волной, то делался совершенно черным, когда шхуну укладывало на борт. С палубы доносился топот ног и лязг якорной цепи: должно быть, шхуна пришла к месту назначения.

Щелкнул замок, и в дверях появился начальник экспедиции. Новая одежда, в которую облачился Гамлер, совершенно изменила его. Неформенные брюки пузырились на коленях, а куртка из парусины висела на нем мешком, скрадывая плечи. Он показался мне гораздо ниже, чем на самом деле, и совсем нестрашным. Ни дать ни взять портовый рогульщик. Он неслышно шагнул через комингс — мягкие унты глушили шаги. Все-таки было в этом человеке что-то кошачье.

— Я разбудил вас, Андриан Ефимович, — вкрадчиво заговорил он и, сделав еще один мягкий шаг, повесил над столиком фонарь. — Прошу прощения, если обеспокоил вас.

— Если бы кошка могла говорить, она говорила бы примерно так же, — в тон ему отозвался отец, будто угадав, о чем я подумал: — Я сделала вам больно, сударыня, извините, я съем вас очень осторожно.

Мне так живо представилась эта самая вежливая кошка, что я громко рассмеялся, но Гамлер, не удостоив меня даже взглядом, продолжал тем же вкрадчивым голосом:

— Вы мрачно настроены, господин Арканов, а между тем наш морской переход увенчался успехом: на берегу видны огни.

— Может статься, горят костры партизан, — вскользь заметил отец, и мне стало больно от этой его совсем невеселой шутки. Ах, если бы там нас ожидали красные партизаны!..