Сокровища Анны Моредо

Шествие в честь святой, давшей название городу, было не менее важным и торжественным, чем во имя девы Марии на Успение Богородицы. И не менее ярким, чем на Эпифанию – знаменитый «День трех царей». Хоть процессия еще не двинулась с места, танцовщицы местной школы фламенко уже кружили платьями, стучали зажатыми в пальцах кастаньетами и выдавали каблуками зажигательные дроби по мостовым и тротуарам. Музыканты с удовольствием подыгрывали им на гитарах, скрипках и свирелях. Табачник Линарес драл уши пойманному на «проверке» чужих карманов сыну Эстебану, ни за что не желавшему сдать своих подельников. (Их имена, впрочем, все знали и так. Конечно же, это был младший сын мебельщика Гонсалеса Антонио, и детишки альгвасила Молины – близнецы Адриан и Тереза. Каждому в Санта-Монике было известно, что ничего путного ни из кого из них не выйдет).

В небо выпускали белых голубей, специально пойманных и придержанных для праздника, символизирующих чистоту материнских помыслов матери блаженного Августина, который, как известно, пока не стал святым, успел пожить на всю катушку. В его честь в этот день в городе рекой лилось вино и раздавались угощения. Тонко нарезанное вяленое мясо, ветчина, колбасы, сыр, фрукты и овощи, бесчисленные виды тапас и пинчос. Деньги за это в день Святой Моники брали разве с приезжих, да и то не со всех, а на ратушной площади всех ждала огромная паэлья, приготовленная на самой большой в городе сковороде, на деньги, выделенные городским советом.

Пекарня Антонио тоже щедро делилась своей выпечкой: свежими булочками, хрустящими багетами и хлебными палочками пикос. Но самым главным угощением был, конечно, огромный свадебный каравай – с фигами, гвоздикой, корицей и миндалем, выпеченный в форме человеческого тела и благословленный священником во время венчания. По традиции его следовало придержать до свадебного застолья и либо разыграть среди гостей на аукционе, либо вручить кому-нибудь за победу в состязании. Но в день святой Моники с ним поступили по-другому – решили пронести каравай по городу, раздавая по кусочку всем встречным, в обмен на шумные и радостные поздравления.

Не в своей тарелке во всей этой разноцветной, радостной и благоухающей церемонии чувствовали себя лишь трое.

Первый – отец Анны Моредо.

Хоть Антонио и был уверен в правильности своего решения, страх и ощущение опасности не покидали его. Он знал Рауля, и знал, что тот выполнит обещание – обесчестит его имя перед родным городом. Не хотелось только, чтобы он сделал это на самой свадьбе. Его единственная и любимая дочь этого не заслуживала. Антонио высматривал Рауля среди толпы, чтобы, в случае необходимости, помешать ему осуществить задуманную пакость.

Вторым человеком, испытывающим неприятное тягучее волнение, был жених Анны, Раймон Руис. Если бы Пако сделал ему свое предложение сейчас, когда он трезв и видит перед собой полное счастья лицо невесты, он бы ему не поддался. Но на данный момент, увы, раскаиваться было поздно.

Раймон успокаивал себя, опуская руку в карман пиджака – там он ощупывал полученную от Пако драгоценность. Золото, тяжело перекатывающееся между пальцами, придавало ему уверенности. И помогало, не думая об уже сделанном выборе, направлять свои мысли в будущее. Которое, судя по всему, будет у него богатым, беззаботным и полным достойных его возможностей – как он всегда и мечтал.

Ну и третий человек, которому происходящее пережить, возможно, было труднее всех, был сын аптекаря, Рикардо Нуньез, по уши влюбленный в Анну Моредо. На его глазах любовь всей его, пока еще недолгой, жизни уходила от него навсегда.

Рикардо, с висящим на шее огромным фотоаппаратом (он делал снимки всех свадеб и других торжеств в городе), подошел к Анне. Она ждала, когда Раймон перекурит со своими, ржущими над каждой его шуткой, веселыми приятелями, и вернется к ней, чтобы они могли занять свое место в шествии.

– Я убью себя, – произнес очень бледный, но с пылающими щеками, Рикардо. – Ты видела, у нас в аптеке полно ядов. То, что отец ставит их на верхнюю полку – смешная преграда для того, кому незачем жить!

– Рикардо, милый, – Анна обняла его рукой, свободной от свадебного букета. – Я тоже люблю тебя и буду любить всегда. За одно то, что ты есть на свете. Ты мой друг, мой младший брат. И ничто не заставит меня тебя разлюбить. Кроме одного, – Анна заставила Рикардо посмотреть ей в глаза. – Если ты сделаешь нечто подобное. Клянусь, я буду считать это предательством. Ты сделаешь меня самым несчастным человеком на свете – вот все, чего ты добьешься.

Рикардо попробовал отвернуться, но Анна ему не позволила.

– Это твоя цель? Я не верю. Способен ли ты предать мою любовь к тебе? Я уверена, что нет.

– Так нечестно, Анна, – Нуньез всхлипнул.

Она крепко обняла его обеими руками.