Сокровища Королевского замка

— Что они грабители, это я знаю. Но зачем было уничтожать? — спросил Стасик.

— Уничтожалось все то, что явно вступало в противоречие с их тезисами. Им бы хотелось, чтобы общественное сознание формировалось в соответствии с работами, которые они сейчас публикуют: «Немецкий облик старой Варшавы» или «Краков — пронемецкий город»…

— Но мы им не поверим! Мы не забудем правды! — не выдержала Кристина.

— Если бы они даже нас всех вздумали уничтожить! — добавил Стасик.

— Пока мы не стали на колени перед насилием победителя, до тех пор мы боремся. Пока, защищая свое достоинство, остаемся мыслящими людьми, мы побеждаем… — говорил профессор Захватович.

— Значит, так же будет и с Замком? Даже если враги разрушат его стены, Замок будет жить, пока мы живем и помним о нем?

— Да… Даже если они разрушат его стены, Замок будет жить, пока он жив в наших сердцах. Именно поэтому эти хрупкие, стеклянные негативы — наша охрана, щит, оберегающий все то, что в нас живет, спасение для нашей памяти польских собраний искусства и истории. Быть может, то, что мы сумеем спасти, лишь капля в море. Но иногда и капля может спасти…

ГЛАВА XXVIII

С чувством облегчения, веселые, радостные, вышли они из здания.

Хрупкое стекло, которое, казалось, обладало особой способностью вызывать ненависть врага и притягивать к себе опасность, теперь было под надежной защитой, в руках опытных людей.

Погожий, золотисто-розовый день клонился к закату. На минуту ребята остановились возле здания архитектурного факультета, прикидывая, каким путем им лучше возвращаться домой.

Вдруг кто-то, выходя из здания, хлопнул по плечу Станислава и знакомый голос спросил:

— Ты что тут делаешь? Уж не переходишь ли с исторического к нам?

Станислав оглянулся. Нет, это невозможно! Еще одно чудо в этот благословенный день!

— Пан Пётрек! — радостно воскликнула Кристина.

— Петр! Ты жив? Целехонек? Здоров? — лихорадочно вопрошал Станислав. — Значит, тебя не было в Мокотове, когда…

— Кто же вы: пан Петр или пан Ян? — тихо спросил Стасик.

— Так вы знакомы? — удивился Станислав. — Похоже, у этого паренька в Варшаве на каждой улице друзья и родные?

— Еще как знакомы! — рассмеялся Петр. — Да ведь его брат и он, мы…

— Понятно, — буркнул Стасик. — На Маршалковской — пан Ян. Для них — Петр. А в другом месте кто-нибудь еще…

— Не будь таким любопытным! — сказал Петр и стал прощаться: — Ну, мне пора! Пришлю связного на Беднарскую, он сообщит, где мы можем встретиться. Вижу, что то, о чем мы с тобой говорили у памятника Мицкевичу, ты довел до конца… — Потом он повернулся к Стасику. — Зайди ко мне на Маршалковскую, если помнишь адрес…

— Зайду, пан Ян!

Шли они вместе.

На Маршалковской Петр неожиданно исчез в подъезде одного углового дома.

Ребята остановились на трамвайной остановке, по-прежнему в приподнятом настроении. Красные трамваи тарахтели и весело позванивали. Мимо пробегали маленькие разносчики газет.

Двое оборванцев распевали во все горло песенку о «маляре-идиоте», проигравшем войну…

Неожиданно завыли сирены. Немецкий голос, меняя тональность, то повышался до плаксивого стона, то снова гудел басом:

— Zum Luftschutzraum! Schnell, schnell![41]

Несколько немцев с паническим криком побежали туда, где намалеванные стрелки указывали дорогу к бомбоубежищу.

Но зато толпа варшавян еще шумнее заволновалась на улице, люди вглядывались в небо и прислушивались к далекому рокоту моторов.

— Англичане летят?

— Нет! Русские!

— Да, летят! Ну, дадут фрицам прикурить!

И только когда неподалеку раздались взрывы бомб, улица опустела.

Станислав следом за Кристиной и Стасиком доковылял до ближайшей подворотни.

Их окружила гудящая, развеселившаяся толпа, бурлящая человеческая лава. Красивая, пышная девушка в берете, кокетливо сдвинутом набок, дворник с метлой в руках, слесарь, известная актриса, знаменитый профессор, служащий с портфелем, старуха с корзиной. Нарядные и обтрепанные. Толпа. Пошли по кругу всевозможные новости и шутки. Военные сообщения последнего дня, сведения о немецких эшелонах, идущих с фронта и на фронт, свежие пророчества.

Кто-то сообщал, почем нынче на рынке кусок свинины, сало и доллары. Кто-то в углу приоткрыл кошелку с деревенской колбасой и маслом, и тут же началась торговля.

Навстречу одной шутке летели еще две, меткое словцо пикировалось со столь же удачным. Веселье смягчило натиск острых локтей.

— Знаете, — говорил соседу знаменитый профессор, — во время предыдущего налета на площади Керцеля никто не прятался. Все смотрели в небо и хлопали. Такой уж город — единственный на свете!

Казалось, что и тут при звуках взрывающихся бомб взорвутся аплодисменты.

Охваченный этой особой атмосферой, Станислав чувствовал, что он среди своих, среди людей, хорошо ему знакомых с давних пор по встречам на улице или в магазине, по воспоминаниям и еще по каким-то неуловимым приметам, объединявшим людей этого удивительного города.