Сокровища короля

Роберт сидел в личных покоях матери-настоятельницы монастыря святой Екатерины. Его не удивляли ни красивые гобелены на стенах, ни качество отменного вина, которое ему подали в серебряном кубке. Монастырь процветал благодаря своему огромному стаду длинношерстных овец, за руном которых охотились все суконщики от Линкольна до Флоренции. Монастырь начал продавать свой настриг Герберту в тот год, когда он женился на Мириэл. После его смерти монахини вели торговлю с Робертом, но в минувшем году настоятельница отказалась от его услуг и заключила контракт с Морисом де Лаполем.

– Он предложил мне восемнадцать марок за мешок, – объяснила в свое оправдание мать Хиллари, – а вы давали только пятнадцать. Я должна заботиться о процветании своей обители.

– Разумеется. – Роберт пригубил из чаши. – По три марки больше за мешок – не та сумма, которой можно пренебречь даже ради сохранения верности постоянному покупателю. – Он махнул рукой, давая понять, что не осуждает ее. – Я вас очень хорошо понимаю, матушка. На вашем месте я поступил бы точно так же.

Мать Хиллари сурово посмотрела на него:

– Смею напомнить, что контракт господина Вулмэна достался вам по его смерти, и только на один тот год, что ни в коей мере не дает вам право называться моим постоянным покупателем, коему я обязана хранить верность. – Она погладила облезлого серого кота, который, свернувшись клубочком, лежал на столе между ними и дремал, пуская слюни. – Тем не менее, – добавила она, – я не прочь восстановить с вами деловые отношения, но все будет зависеть от того, сколько вы готовы предложить.

Пусть старая монахиня на вид такая же дряхлая, как ее кот, думал Роберт, но ум у нее по-прежнему светлый. Он сложил на груди руки и вступил в торг.

– Морис де Лаполь предложил вам восемнадцать марок, потому что хотел переманить моих заказчиков. Он платил вам за ваше руно больше, чем он того стоит.

– Нет, – решительно возразила настоятельница. – Он считал, что восемнадцать марок – справедливая цена за наше руно. А вы, стало быть, готовы платить только по пятнадцать? Что ж, поищу другого покупателя. Убеждена, немало найдется таких, как де Лаполь, которые будут рады возможности сделать мне достойное предложение.

У Роберта мелькнула мысль, что Серло Рыжебородому наверняка не составило бы труда свернуть костлявую шею монахини, но потом решил, что появление этого громилы даже в двадцати милях от монастыря сразу вызовет подозрение.

– Незачем утруждать себя дальнейшими поисками, мать настоятельница, – вкрадчиво ответил он. – Я с удовольствием еще раз взгляну на ваше стадо и назначу новую цену. И, возможно, потом мы могли бы обсудить сумму вознаграждения за вашу преданность в будущем, которую я намерен платить вам сверх цены за руно.

Старая монахиня поразмыслила и осторожно кивнула:

– Возможно.

Роберт допил вино, и они продолжили торг, пока не пришли к согласию. Спор был жаркий, но оба, в конце концов, остались довольны достигнутыми результатами. Роберт невольно проникся уважением к старой монахине, хоть та и впрямь выглядела так, будто ее призвали из крипты специально для ведения переговоров.

– Наверно, я единственный торговец, кто покупает в ущерб себе, дабы другим не досталось, – криво усмехнулся он. – Одному Богу известно, что скажет Мириэл, когда узнает, сколько я согласился платить за ваше руно.

Монахиня испуганно моргнула:

– Мириэл?

– Это моя жена, – пояснил Роберт. – Она владеет мастерскими в Линкольне и Ноттингеме.

– Ваша жена?

Роберт испугался, как бы монахиня не тронулась рассудком. Уж очень странно смотрела она на него.

– Да, моя жена, – громко и отчетливо повторил он. – Она родом из семьи линкольнских ткачей.

Настоятельница содрогнулась, словно стряхивая с себя что-то неприятное.

– Вас что-то беспокоит? – спросил Роберт.

– У вашей жены случаем не было отчима по имени Найджел Фуллер?

Теперь и у Роберта по спине побежали мурашки. Он впился взглядом в старую женщину. По выражению ее лица было ясно, что ничего радостного он не услышит.

– Да, а что?

Ладонь монахини взметнулась к груди и сжала свисающее с шеи серебряное распятие.

– А я-то все думала, что сталось с ней, – рассеянно пробормотала она. – Мы все за нее тревожились и молили Господа, чтобы он охранял ее, несмотря на ее безрассудство.

Роберт размял пальцы. Ему хотелось придушить старую монахиню.

– Что за безрассудство? – требовательно спросил он. – О чем вы говорите?

Она посмотрела на него:

– Значит, вы ничего не знаете?

– Что я должен знать? Вы хотите сказать, что моя жена монахиня? – Он повысил голос, полнящийся смятением.

Мать Хиллари вскинула руку:

– Успокойтесь, господин Уиллоби. Ваша жена и впрямь была здесь послушницей, но постриг она не принимала.

Роберт откинулся в кресле и, не спрашивая позволения у настоятельницы, налил себе еще вина. Он не любил чувствовать себя идиотом.

– Она пришла к вам по собственной воле? – спросил он и с жадностью приник к чаше.