Платье представляло собой бесформенный балахон, скроенный из четырех прямоугольных кусков грубой шерсти: два для туловища и по одному на каждый рукав. Его блеклый коричневато-серый цвет предыдущая владелица оживила вышивкой: горловину, манжеты и край подола украшали перехлестывающиеся круги, выполненные ярко-зеленой нитью. К платью Николас прикупил простой кожаный ремень, еще один прямоугольный кусок зеленой материи – очевидно, платок, предположила Мириэл, – капюшон с оторочкой из овчины и накидку, еще не изношенную, но явно пережившую не одну зиму. Мириэл скривилась. Одежда, конечно, прочная и не броская, но не делает чести ее. Она понимала, что Николас выбрал мудро, но все равно была возмущена. По крайней мере, вместо кожаной полоски, лежащей словно ссохшийся черни к в ворохе поношенного тряпья, он мог бы купить ей для платка приличный обруч. Наверно, в желтом платье она и то выглядела бы привлекательнее.
– Ну, как наряд? – поинтересовался он. Мириэл содрогнулась:
– Жуть. Весь провонял дымом. Бог знает, сколько лет его не стирали. Наверно, ни разу в лохани не лежал с тех пор, как его сшили.
Николас пожал плечами:
– Нищим выбирать не приходится. И потом, ты же не на голое тело его наденешь. Твоя поддевка защитит все, что у тебя есть там под ней.
Мириэл зарделась. Он высказал вполне невинное замечание, но упоминание ее нательного белья уязвило девушку до глубины души, в немалой степени потому, что ее полотняная набедренная повязка и чулки из грубой шерсти были ничем не лучше тех вещей, в которые он предлагал, ей облачиться. Разве что чище.
Надувшись, плотно сжав губы, она взялась за подол своего монашеского одеяния и стянула его через голову. Нижняя рубашка поползла вверх вместе с платьем, грозя полным позором ее и так уже скомпрометированной добродетели, но девушке удалось, не без труда, вовремя одернуть ее.
Колючий ветер продувал насквозь белую шерстяную поддевку, которая теперь одна только и прикрывала ее тело, не считая набедренной повязки и чулок. Нагрудной повязки Мириэл не носила, ибо была сложена пропорционально и имела маленькую грудь, не нуждавшуюся в поддержке. Николас с нескрываемым удовольствием созерцал обозначившиеся под тканью округлости с затвердевшими от холода сосками.
Заметив, куда он смотрит, девушка наградила его убийственным взглядом и поспешила влезть в серый балахон. Вместе с дымом он пропитался запахами женского пота, жира и похлебки, – должно быть, прежняя хозяйка платья немало времени проводила у очага. В этом наряде вряд ли кто признает в ней беглую послушницу, подумала Мириэл, но очень уж он отвратительный. Переодеваясь, она невольно сбила с головы неплотно сидевший апостольник и, хватая его на лету, почувствовала, как холодный воздух обжег ее оголенные уши и затылок.
– Боже милостивый, – хрипло произнес Николас. – Она подняла голову. Он по-прежнему смотрел на нее, но выражение удовольствия на его лице сменилось ужасом.
– Твои волосы! Что стало с твоими чудными волосами?
Мириэл провела рукой по коротенькому ежику на голове.
– Они их остригли, – ответила она. «Они» уточнения не требовало. – Сказали, что это избавляет от греха тщеславия, сказали, это кара за распутство, за то, что я с помощью волос искушала мужчину в доме Божьем. – Голос ее звучал резко, отрывисто. Она вновь слышала скрежет ножниц, чувствовала немилосердное давление чужих рук на своих плечах. – Теперь ты и сам видишь, почему я не могла остаться.
Николас тихо выругался. Ей показалось, он буркнул что-то про «бессердечных стерв», но, возможно, она и ослышалась: слов было не разобрать. Мириэл взяла новый платок и ловко повязала его вокруг головы, изящно подоткнув один угол. Чтобы платок не сползал, она закрепила его полоской кожи.
– Ничего, волосы отрастут, – твердо заявила она, как полководец на поле боя, признающий свое поражение в сражении, но уверенный в общей победе.
– Извини. – Его взгляд выражал искреннее участие и сожаление. – Я даже представить не мог, что с тобой так жестоко обошлись.
– Они называют это жестокостью во благо, – бесстрастно сказала Мириэл, набрасывая на плечи накидку и скрепляя ее верхние концы простенькой булавкой из кости. Монашеское платье и белый апостольник она связала в узел. – Это – сегодня же в огонь. Отныне я Мириэл из Стамфорда, почтенная вдова. – Бедная почтенная вдова, неприязненно думала она, ставя ногу в сложенные чашечкой ладони Николаса, подсаживающего ее на лошадь.
Ничего, ей недолго быть бедной, если она настоит на своем.
Глава 8
Еще через два дня Николас с Мириэл прибыли в Ноттингем. День близился к вечеру, было по-зимнему холодно. Плащи защищали их от ледяного дождя, но они все равно продрогли и устали, особенно Николас. Его мучил кашель, на щеках проступил лихорадочный румянец. Последнюю милю он все больше молчал.