– И мы всегда будем вам рады, – сказала Мириэл, несколько покривив душой. Она усадила Элис в углу, подала ей чашку вина и, льстя старушке, стала выпытывать у нее сотни разных мелочей. Хотя Элис была занудой, она обладала огромным жизненным опытом, и Мириэл не собиралась из ложной гордости вредить себе. Ей только не хотелось, чтобы у нее над душой постоянно стоял надсмотрщик, наблюдающий за каждым ее движением.
В ткацкой мастерской Элис с одной стороны находились жилые помещения: на нижнем этаже – зал, на верхнем – спальня, в которую можно было подняться по наружной деревянной лестнице. Мириэл уже решила для себя, что, как только Герберт вернется из поездки по сбору шерсти, она уведомит его о том, что перебирается на новое место жительства.
Весь тот день она провела в шумной мастерской и вечером вернулась домой с гудящей головой. В ушах все еще стоял стук станков, веки отяжелели от усталости, но это была приятная усталость. Она с наслаждением опустилась в кресло и осторожно потерла ноющие ступни. Элфвен, старшая дочь Брайдлсмитов, подрабатывала у Мириэл, помогая ей по хозяйству. В этот вечер она приготовила на ужин яйца с ветчиной и пшеничные вафли. Проголодавшаяся Мириэл проглотила все с благодарностью и похвалила девушку:
– В жизни не ела ничего вкуснее. Ты – лучшая стряпуха на весь Коровий переулок.
Элфвен зарделась от удовольствия.
– Я люблю готовить, – призналась она. – И вести домашнее хозяйство.
– Каждому свое, – заметила Мириэл, не испытывавшая тяги ни к тому, ни к другому. Она отослала девушку домой, заплатив ей серебряной монетой в четверть пенса, и пообещала подарить ей отрез на платок с первой партии изготовленной ткани. Потом задвинула засов и, довольно улыбаясь, прислонилась к двери.
Горячая пища восстановила ее силы. Она выпила для бодрости чашу пряного медового напитка и решила сейчас же заняться подготовкой к переезду в ткацкую мастерскую. В первую очередь она закрыла ставни, отгораживаясь от летних сумерек и болтовни соседей, которые переговаривались друг с другом, стоя у дверей своих домов. Стены сомкнулись вокруг нее, но в отгороженном пространстве она чувствовала себя покойно, как во чреве. Комната наполнилась золотистым дымом, поднимающимся от очага и пламени свечей. Несколько мгновений она наслаждалась тишиной и уютом, а потом извлекла из вырубленной в скале кладовой лопату, оттащила от стены сундук и принялась копать.
В дверь громко постучали.
– Мириэл, открой, – раздался требовательный крик Герберта. – Не может быть, чтобы ты так рано легла спать!
Девушка охнула в смятении, резко развернулась. Расходившееся сердце едва не выскочило из груди.
– Я уже в постели. У меня болит голова, – солгала она, дрожащими руками пряча лопату в сундук.
– Открой, у меня к тебе важный разговор.
– Разве нельзя подождать до утра? – Согнувшись, Мириэл быстро забросала соломой яму и поставила сундук на место, затем окунула ладони в котел с теплой водой и пошлепала себя по лицу.
– Нельзя. Открывай! – Мириэл впервые слышала, чтобы Герберт обращался к ней столь категоричным тоном. Может, он узнал о ее намерении перебраться под другую крышу и пришел отговорить ее? Только этого не хватало в довершение тяжелого дня. Судя по его голосу, отступать и внимать увещеваниям он не собирался.
– Ладно, только недолго. Голова болит. – Она отворила дверь.
Он стремительно шагнул через порог. Мириэл с одного взгляда стало ясно, что Герберт чем-то сильно расстроен. Одежда на нем была измята и заляпана дорожной грязью, белая борода стояла торчком, как шерсть ощетинившейся кошки, лицо почернело. Казалось, его вот-вот хватит апоплексический удар. Мириэл уже начала жалеть, что отворила дверь.
– Что случилось?
Герберт сверлил ее свирепым взглядом.
– Госпожа Стамфорд желает знать, что случилось. – Фамилию он произнес с издевкой.
У Мириэл похолодело в животе.
– Хотите медового напитка?
Она смотрела, как он борется с собой, сжимая и разжимая кулаки, играя желваками. Наконец он взял себя в руки, холодно кивнул и опустился на ее сундук.
Мириэл отвернулась и взяла кувшин – красивый сосуд с зеленой обливкой и горлышком в форме лошадиной головы. Чтобы успокоиться, она обхватила ладонями его холодную гладкую поверхность. Герберта, очевидно, расстроила весть о том, что она вознамерилась оставить его дом – ведь он к ней привязался. Поэтому он так расстроен. Девушка налила в чашку медовый напиток и подала старику.
– А теперь объясните, – ласково сказала она, – чем я заслужила ваш гнев?
– Ты меня обманула, – рявкнул Герберт и отхлебнул из чаши большой глоток.
– Обманула? – Мириэл вскинула брови.
Он поставил чашу на колено. Его рука тряслась мелкой дрожью, вызывая рябь на поверхности пряной жидкости.
– Полагаю, ты хорошо знакома с монастырем Святой Екатерины?
Мириэл невольно отступила на шаг, до боли стискивая в побелевших пальцах ручку кувшина.
– Значит, не отрицаешь? – На его одутловатом лице отразились одновременно торжество и разочарование.
Мириэл стало дурно. Интересно, что ему известно и как он вообще об этом узнал?