Сокровища Кряжа Подлунного

Вася и Даша сидели в первых рядах партера. Им хорошо было видно широкое добродушное лицо лектора, его пышные, очень светлые волосы и ярко-синие, «такие же, как у тебя», — влюбленно шепнула мужу Даша, — глаза, которые то загорались веселыми искорками, то как бы подергивались на мгновение тоненькой ледяной корочкой и тогда смотрели сурово и холодно.

Крепко запомнились Васе заключительные слова Лобова:

— Великий лагерь социализма, его бдительность выбили из рук империалистов самое смертоносное в истории ядерное оружие Нам нужна тройная бдительность, чтобы окончательно отстоять мир и всегда выходить победителями в тайной войне против нас, которая закончится лишь с гибелью самого империализма.

Сейчас, неотступно размышляя над рассказом Курочкина, Вася впервые подумал. «А может быть, «деятели», которые подожгли дом Стогова, как раз и были из тех, о ком говорил на лекции Лобов».

Эта мысль не давала покоя молодому водителю. Устало ссутулившись, он сидел за столом и машинально, не замечая того, что ел, едва прикасался к подставляемым Дашей блюдам.

Встревоженная столь непривычным поведением мужа, Даша попробовала развлечь его давно вертевшимся на языке рассказом:

— С нелюдимом-то нашим, с Прохоровым, чудеса стали твориться. Ты же знаешь, он в половине восьмого всегда в магазин шествует продукты себе к завтраку покупать. Я тебе рассказывала. Спрос у него всегда один был: булочку, маслица — раз на кусок намазать, молока бутылку, ну, изредка там еще чего-нибудь. А теперь, вдруг будто за двоих есть начал, как не больше. Булочек уже не две, а четыре-пять берет, и икру, и ветчину, и колбасу требует, да все подороже норовит. Вино даже стал покупать. Уж этого-то за ним от родимого века не водилось. Нет, не иначе жениться собрался, а, может, у него невеста в доме. Не съесть же одному такой погибели еды. Да разве у такого скрытного узнаешь чего.

Поглощенный неотвязными мыслями о Стогове, Вася почти не слышал Дашиной болтовни, но когда жена сообщила, что сегодня Прохоров вернулся домой много раньше обычного и пешком, а не на мотоцикле, как всегда, и заявил соседкам, что отдал своего «конька» на перековку, Вася заинтересовался и впервые за все эти годы задумался и о причинах странной нелюдимости Прохорова и об изменениях, происшедших, по словам Даши, со своеобразным соседом. В конце концов он утешился нехитрой поговоркой: «Всяк по-своему с ума сходит» и, чтобы отвлечься от тяжелых мыслей о судьбе Стогова, решил пойти побродить по городу.

Проходя по улицам, Вася невидящим взглядом скользил по окрашенным в яркие закатные краски домам, а думал все о том же: о судьбе Стогова, о злодеях, поднявших на него руку. Потом он неожиданно поймал себя на том, что вновь размышляет над рассказами жены о Прохорове. И в первый раз за весь этот вечер у Васи промелькнула робкая мысль: «А вдруг этот странный человек имеет отношение к происшествию со Стоговым? Ведь работает он напротив дома профессора».

Эта мысль испугала Васю, и он сразу же постарался избавиться от нее. Но случайно возникший вопрос возвращался вновь и вновь, и тогда Вася решил: «завтра же посоветуюсь обо всем с Павлом Павловичем, парторгом гаража. Он подскажет».

Но его планы неожиданно изменились. Из дверей магазина под руку с молодой женщиной вышел Алексей Петрович Лобов. Вася сразу узнал его ладную фигуру, широкое добродушное лицо и улыбчивые яркосиние глаза. И Вася тотчас же решил: «Вот человек, который мне сейчас нужнее всех. Задам ему свой вопрос насчет Прохорова. Он все объяснит».

Глава семнадцатая НЕСТИРАЕМЫЙ СЛЕД

Первое, что увидел Игорь Стогов, когда приподнял плотно сомкнутые веки, было слабо проступавшее сквозь зыбкую туманную пелену большое белое пятно. По мере того, как глаза Игоря привыкали к свету, пелена тумана таяла, отступала, и белое пятно становилось все четче, пока, наконец, не приняло зримых очертаний женского лица в белой докторской шапочке. Игорь разглядел опушенные длинными ресницами внимательные, тревожные и оттого казавшиеся еще больше и глубже серые глаза, мягкие линии подбородка и щек, легкие колечки ржаных волос, выбившиеся из-под твердо накрахмаленной шапочки.

Преодолевая мучительную боль и назойливое гудение в голове, временами даже безотчетно издавая глухие стоны, Игорь долго и напряженно вспоминал, где и когда он видел это лицо. Несколько раз уже готовое всплыть воспоминание вновь тонуло в разрывавшей голову боли, связанные было воедино мысли рассыпались, но Игорь вновь и вновь тянул воспоминание на поверхность памяти, стягивая в узлы ускользавшие мысли. Как это нередко случается со многими тяжело больными, Игорь вдруг проникся твердым убеждением, что если он вспомнит, то непременно будет жить, если же память подведет его, то он не жилец на этом свете.