Сокровища Кряжа Подлунного

Утомленному многодневными переходами по таежному бездорожью Стогову показалось, что он едва сомкнул глаза, как Шабрин растолкал его.

- Пора, пора, Михаил Павлович, - повторял старый охотник.

Стогов энергично вскочил, поспешно умылся из протекавшего рядом говорливого ручейка, и через несколько минут маленький отряд двинулся дальше на северо-восток.

Короткая июньская ночь еще не кончилась. По-прежнему тонули в синей тени верхушки деревьев, густой мрак окутывал крохотные полянки. Но с каждой минутой все резче становился утихший на ночь ветерок, все чаще слышались, особенно пронзительные в тишине, вскрики пробуждавшихся одна за другой птиц…

В полном молчании, то и дело раздвигая ветви, в густой шатер сплетавшиеся над узкой тропкой, двигались по тайге разведчики будущего города науки. Первым шел Шабрин. Он ступал легко, неслышно, бесшумно раздвигая ветви. Не глядя под ноги, он каким-то природным чутьем еще издали замечал и перегородившую тропу буреломину, и неожиданную топь; шел ровно, не спотыкаясь, словно играючи преодолевая препятствия трудного пути.

Шагавший следом за Шабриным Стогов двигался, наоборот, тяжело, медленно, часто оступался с тропы, ветви раздвигал с шумом, порой вполголоса чертыхаясь. Михаил Павлович, хотя и был одержимым охотником и за всю свою жизнь исходил по лесам многие тысячи километров, но все же и он впервые в жизни оказался в такой чащобе.

Замыкал шествие Рубичев. Это был человек, точно не подвластный ни утомлению, ни унынию. И по трудной таежной тропке, в густо-синих предрассветных сумерках вышагивал он размеренно, без усилий, то негромко насвистывая, то даже напевая что-то.

Узкая бледная полоска на восточной стороне темно-фиолетового неба стала сначала серой, потом изжелта-белой и, наконец, начала медленно розоветь. Шабрин прибавил шаг, заторопились и Стогов с Рубичевым.

Теперь шли в полном молчании. Перестал насвистывать даже жизнерадостный Рубичев. Путники карабкались по каменистой тропке на вершину Кедровой, с шумом выскальзывали из-под ног и устремлялись вниз острые камни, все громче шумели на ветру мохнатые кедры…

- Поспели, солнышко-то еще эвось где, - удовлетворенно проговорил Шабрин, первым вступивший на плоскую, точно стол, поросшую кедровником вершину горы. Старик снял теплую шапку-ушанку, с которой не расставался ни в зимнюю стужу, ни в летний зной. На круглом добродушном лице старого охотника выступили крупные бисеринки пота. Шабрин провел ладонью по редким серебристо-седым волосам на темени, улыбнулся и вдруг, широко раскинув руки, точно силясь обнять все вокруг себя, почти выдохнул:

- Гляди, Михаил Павлович! Гляди и запоминай! Вот это он и есть - Кряж Подлунный!

Но Стогов и без этого приглашения не мог оторвать взора от картины, открывшейся с вершины Кедровой.

От самого подножья Кедровой и дальше на северо-восток, куда хватал глаз, теряясь за линией горизонта, тянулись горы. Они то стягивались в одну линию, образуя частокол острозубых вершин, то, разделенные широкими распадками, далеко отклонялись друг от друга, и тогда между ними розовело глубокое рассветное небо.

Десятки вершин открывались взору Стогова. И не было среди них двух схожих. Плоские, точно стесанные солнцем, водой и ветром; острые, пиками вонзившиеся в облака; изогнутые, напоминающие скрюченные пальцы; вершины, являвшие бесформенное нагромождение камней, и вершины самой причудливой формы, казавшиеся то генуэзскими сторожевыми башнями, то стенами и бастионами грозных крепостей, то древними часовнями. Горы, поросшие непролазной тайгой, зеленеющие мягкими луговыми травами, желтеющие ржавым покровом мха, - они были повсюду, они как бы надвигались на тайгу в долине, точно стадо беззвучных каменных чудовищ.

Поистине великолепна была эта волнующая каменная поэма в ясный рассветный час. Солнце уже поднялось над горизонтом и теперь заливало щедрым светом горные цепи. Казалось, гигантская радуга опустилась вдруг на землю. Пики Кряжа Подлунного вспыхнули, заискрились в солнечных лучах. Еще мгновение назад бледно-синие, они стали вдруг золотыми, нежно-розовыми, пурпурно - алыми… Горы, словно ожили, обрели живую плоть, задышали.

Казалось, звучит, льется над землей чудесная симфония, и каждая вершина исполняет в ней строго определенную взыскательным дирижером партию.

Впрочем, нет. Не все вершины, не все горы слали пробуждающейся тайге щедрые краски рассвета. В самом центре горной цепи зияло белесо-серое пятно. Солнечные лучи не в силах были пробить это мутное месиво и точно обходили его стороной, а шапка тумана висела над крохотной частицей Кряжа, тяжелая, неподвижная, непроницаемая.

- Вот там и прячется Незримый, - тронув за локоть Стогова, негромко проговорил Рубичев…