Сокровища Кряжа Подлунного

- Реактор! В нем, брат, не только тебе или мне, но и самому Виктору Васильевичу еще не все ясно. - Имя и отчество неизвестного Васе, но, видимо, очень большого человека, Стогов выговорил с особой теплотой и, мгновенно обращенный Васиным вопросом к своим самым сокровенным мыслям, пояснил, в то же время как бы отвечая самому себе. - То есть принцип-то действия, конечно, ясен совершенно, а вот возможности реактора пока проблематичны. Ах, какие же, братец мой, открываются возможности!..

Стогов умолк и Вася, исподволь наблюдавший за ним, даже замер: таким сосредоточенно-цепким был взгляд профессора, точно он видел что-то очень волнующее, прекрасное и, пожалуй, чуточку ошеломляющее даже его чем-то, пока еще не постигнутым.

Но вот этот удививший Васю взгляд стоговских глаз погас так же быстро, как и вспыхнул, и профессор, встрепенувшись, с неожиданной теплотой положил на плечо водителя свою широкую с твердой ладонью руку и как-то особенно мягко и выразительно сказал:

- Смотри, какой ты вихрастый да огненный. Видать, солнышком тебя в детстве припекло. А скоро над тобой, сынок, не одно солнышко сиять будет… То-то загоришь тогда.

Хотя Вася и не все понял в этом коротком, запомнившемся до мельчайших деталей разговоре, но и постигнуто было достаточно, чтобы сохранить память о человеке, который, идя какой-то известной только ему дорогой, мечтает о новых солнцах над головами людей. Вася знал, что уже никогда не забудет он ни стоговских слов, ни его устремленных вдаль восторженных и взыскательных глаз.

На даче, куда они через несколько минут приехали, их встретил сын профессора, которого отец называл тепло и просто, как маленького, Игорек. Как заметил Вася, сын унаследовал от отца не только голос, стремительную походку, не только броские, но вместе с тем мягкие линии чуть удлиненного лица, увенчанного легкими темно-каштановыми волосами, но и особую сердечность в обращении с людьми, сквозящее в каждом жесте уважение к человеку. Словом, и сын Стогова понравился Васе не меньше, чем сам профессор.

И вот теперь с этими чудесными людьми произошло такое большое несчастье. Потрясенный этим известием, Вася оставил недопитую кружку пива, попрощался с озадаченным Петром и поспешно вышел из погребка.

На ходу вскочив в идущий на Таежную улицу троллейбус, он не переставал думать о рассказе Курочкина. Наполняясь новым, неожиданным и зловещим смыслом, ожили в памяти только что услышанные слова: «Этот особнячок какие-то деятели, видать, подожгли, а Стогова не то убили, не то сам сгорел».

«Но кто же они такие, эти «деятели», которые поджигают дома и убивают людей? Да еще каких людей!» - думал Вася. Незаметно эта мысль воскресила в памяти еще одно воспоминание.

С месяц назад, примерно, в те дни, когда Вася перевозил на дачу Стоговых, в клубе их автотранспортной конторы была назначена лекция «О революционной бдительности». Оставив Вовку на попечение соседки, пошли на эту лекцию и Вася с Дашей.

Председатель рабочкома конторы объявил, что лекцию читает действительный член общества по распространению политических и научных знаний Алексей Петрович Лобов.

Вася и Даша сидели в первых рядах партера. Им хорошо было видно широкое добродушное лицо лектора, его пышные, очень светлые волосы и ярко-синие, «такие же, как у тебя», - влюбленно шепнула мужу Даша, - глаза, которые то загорались веселыми искорками, то как бы подергивались на мгновение тоненькой ледяной корочкой и тогда смотрели сурово и холодно.

Крепко запомнились Васе заключительные слова Лобова:

- Великий лагерь социализма, его бдительность выбили из рук империалистов самое смертоносное в истории ядерное оружие Нам нужна тройная бдительность, чтобы окончательно отстоять мир и всегда выходить победителями в тайной войне против нас, которая закончится лишь с гибелью самого империализма.

Сейчас, неотступно размышляя над рассказом Курочкина, Вася впервые подумал. «А может быть, «деятели», которые подожгли дом Стогова, как раз и были из тех, о ком говорил на лекции Лобов».

Эта мысль не давала покоя молодому водителю. Устало ссутулившись, он сидел за столом и машинально, не замечая того, что ел, едва прикасался к подставляемым Дашей блюдам.

Встревоженная столь непривычным поведением мужа, Даша попробовала развлечь его давно вертевшимся на языке рассказом:

- С нелюдимом-то нашим, с Прохоровым, чудеса стали твориться. Ты же знаешь, он в половине восьмого всегда в магазин шествует продукты себе к завтраку покупать. Я тебе рассказывала. Спрос у него всегда один был: булочку, маслица - раз на кусок намазать, молока бутылку, ну, изредка там еще чего-нибудь. А теперь, вдруг будто за двоих есть начал, как не больше. Булочек уже не две, а четыре-пять берет, и икру, и ветчину, и колбасу требует, да все подороже норовит. Вино даже стал покупать. Уж этого-то за ним от родимого века не водилось. Нет, не иначе жениться собрался, а, может, у него невеста в доме. Не съесть же одному такой погибели еды. Да разве у такого скрытного узнаешь чего.