Сокровища поднебесной

Я в восхищении и изумлении покачал своей собственной головой и извинился перед судьей за то, что даже слегка усомнился в его познаниях. Затем, после того как мы снова сменили наши туфли на шлепанцы, он повел нас с Ху Шенг по всему дому, чтобы мы могли осмотреть его. В то время как слуги в каждой комнате падали один за другим на колени в ko-tou, приветствуя нас, Фунг показывал нам то одно, то другое приспособление, которые должны были обеспечить нам уют и комфорт. У дома даже был сад с прудом, в котором росли лотосы; сад этот располагался в центре, над ним склонились цветущие деревья. Гравий на дорожках не был ровным, он был насыпан в виде изящных рисунков. Меня особенно поразило одно украшение: огромный сидящий лев, который сторожил вход из дома в сад. Он был изваян из единого куска камня и так искусно сделан, что у него имелся даже каменный шар в полуоткрытой пасти. Шар можно было пальцами катать в пасти туда-сюда, но нельзя было вытащить.

Думаю, судья Фунг был слегка удивлен тем, что я способен оценить произведение искусства, когда, восхищаясь разрисованными свитками на стенах нашей спальни, я заметил, что эти картины с пейзажами, похоже, были сделаны здесь, а не художниками Катая. Он бросил на меня мимолетный косой взгляд и сказал:

— Вы правы, куян. На севере художники, рисуя горы, изображают строгие и отвесные пики горного хребта Тянь-Шаня. Художники Сун — Манзи, я имею в виду, простите, — лучше знакомы с мягкими, покрытыми растительностью, округлыми, словно женские груди, южными горами.

Он ушел, заявив напоследок, что готов прийти, как только потребуется мне, когда бы я ни решил начать работать. Мы с Ху Шенг прошлись по нашему жилищу, отпуская слуг одного за другим к себе, а сами при этом знакомились со своим домом. Мы некоторое время посидели в саду, пока я жестами рассказал Ху Шенг подробности многочисленных событий, которые произошли днем, и разъяснил ей то, что она, возможно, не поняла сама. В заключение я высказал основное впечатление, которое у меня создалось: похоже, никто не верил в то, что я добьюсь успеха в качестве сборщика налогов. Она кивала головой в знак того, что понимает все мои разъяснения, и как тактичная ханьская супруга ничего не говорила по поводу того, подхожу ли я для этой работы, и относительно моих планов на будущее. Ху Шенг задала только один вопрос:

— Ты будешь счастлив здесь, Марко?

Меня буквально накрыла волна hai-xiao любви к ней, и я жестом ответил:

— Я уже счастлив здесь! — Давая ей понять, что я счастлив с ней.

Мы позволили себе отдохнуть в течение недели или около того, чтобы как следует обустроиться в новом жилище. Я быстро понял, что лучше всего предоставить Ху Шенг самой заняться ведением домашнего хозяйства. Как это уже произошло раньше с монгольской служанкой, которая прибыла вместе с нами, Ху Шенг и в Ханчжоу, казалось, легко нашла некий незаметный способ общения с новыми слугами-хань: они послушно бросались выполнять малейшую ее прихоть и обычно делали все безукоризненно. Я был не таким хорошим хозяином, как она хозяйкой. Например, я не мог говорить на языке хань, а она могла с ними общаться. И еще, я уже давно привык к монгольским слугам или же слугам, обученным монголами, а эти манзи были совсем другими.

Я мог бы представить целый список этих отличий, но отмечу лишь два. Во-первых, поскольку хань с почтением относились к старости, слуга не мог быть уволен или заменен на том основании, что он или она состарились, стали немощными, вздорными или нахальными, их нельзя было даже выпороть. Одна из наших служанок оказалась настоящей старой каргой. Ее единственной обязанностью было убирать по утрам нашу постель, и стоило только старухе уловить запах лимона на мне, Ху Шенг или на простынях, как она мигом начинала хихикать, а потом и потихоньку ржать самым гнусным образом, а мне приходилось безропотно выносить все это, стиснув зубы.

Другое отличие местных слуг заключалось в их отношении к погоде. Сейчас объясню, что я имею в виду, хотя, боюсь, читатели мне не поверят. Монголы были равнодушны к погоде, они занимались своими делами, когда светило солнце и когда шел дождь или снег, — возможно, они продолжали бы свои дела даже во время тайфуна, если бы оказались им застигнуты. Видит бог, после всех своих путешествий я стал невосприимчивым к холоду, жаре или влаге, как самый настоящий монгол. Однако хань в Манзи, хотя и любили мыться при малейшей возможности, подобно кошкам испытывали отвращение к дождю. Когда начинался дождь, люди бросали все дела, которыми занимались, — я имею в виду не только слуг, я говорю обо всех жителях Манзи.